Волчья шкура - [46]

Сознание цеплялось за остатки надежды, но тело не обманешь: в низу живота осел липкий сгусток ужаса, от него зародилась дрожь; мелкими, как овечье блеяние, волнами она разошлась внутри, прорвавшись глухим стоном в горло.

Он не успел удивиться, когда почувствовал на коже мизинца холод металла, отозвавшийся еле слышным хрустом в тонкой косточке. И боли не было, велик Аллах, не было боли! Нет боли — нечего бояться. Биляль задышал ровнее, ожидая, когда утихнет противное «блеяние» внутри.

Этот псих опять смотрит на него, что он хочет сейчас? Хорошо уже то, что не шевелится, просто смотрит в глаза. Биляль не видел, что Андрей взялся за кончик его мизинца и не почувствовал, как от легкого прикосновения обломки кости потерлись друг о друга.

Боль ударила по мозгам внезапно, залила расплавленным потоком голову, и, не помещаясь внутри, взорвалась в глазах, брызнула из ушей, заплескалась в горле, во рту, забитом кляпом. Боль просочилась едким потом на побелевший лоб, собралась холодными каплями в волосах. Затем она перекусила ниточку дыхания и загрызла надежду на жизнь. Липкий комок зашевелился, пополз вверх и вестником смерти постучался в сердце.

Ира сидела, почти не дыша. Сил на то, чтобы открыть глаза, у нее не нашлось. Услышав стон и какое-то движение сзади, она решила, что Андрей приходит в себя после внезапного приступа. Оставалось надеяться, что неприятный знакомый его с масленым взглядом поможет, воды вынесет, и они поедут искать Мишу. А пока нужно посидеть тихонько. Мужчины сами разберутся. Ну, вот и хорошо: Андрей заговорил, значит, уже пришел в себя.

— Ты мне только головой крути на «да» и «нет». Отвечай, а то придушу и выброшу под порог. Дети проснутся, а там новая игрушка — вот радости будет! Проверка: понял?

Биляль кивнул и даже глаза прикрыл. Все он скажет, со всем согласится, только бы вырваться. Видно, насмотрелся «русский» боевиков или обкурился от одиночества, решил в свое кино поиграть.

Андрей дернул краем рта.

— Соображаешь. Вопрос первый: мальчик жив?

Услышав это, Ира широко раскрыла глаза и дернулась назад.

Мужчины сидели, повернувшись друг к другу. Араб привалился к двери, не отводит от Андрея напряженного взгляда. Лицо у него белое, почти, как у Миши, волосы мокрые. Неужели Андрей его водой облил? Ну, отвечай же!

А, вот оно что!.. Все объяснилось, и от этого Билялю стало совсем плохо. Откуда узнал? Кто сказал? Ладно, это потом выяснится. Жив мальчик, что ему сделается, слишком дорогой залог. Казем пылинки с него будет сдувать. Только Билялю жизнь дорога, у него свои мальчики, четверо, ничего он не знает. А сломанный палец заживет. Сейчас нужно перевести дух, собрать силы, чтобы пожать плечами. И псих чокнутый отпустит его. Не видел Биляль, никакого мальчика.

Биляль пожал плечами.

Ира горестно вздохнула.

Андрей улыбнулся.

— Соображаешь, но плохо. Последняя попытка. Мальчик жив?

Биляль замер. Что делать? Может, показать, что нет? Тогда он отстанет. Нет, так нет, что делать! Как же, отстанет! Вот тут-то с жизнью можно и попрощаться. Пока что он пленник, и во власти «русского» придушить беззащитного из мести или от злости, глазом не моргнув. Ничего страшного, можно кивнуть. В случае чего, на Мансура переведет, пусть он отдувается. Придется кивнуть.

Андрей толкнул Ирину локтем:

— Ты как, иврит понимаешь?

— Понимаю, спроси скорее, где Миша, где он?

От звуков русской речи Биляль опять напрягся: что они затевают? Нет сомнения, что девка сообщница. Или… неужели мать? Что она видела? Что знает? Наверное, в полицию сообщила. А пока там чешутся, дружок ей помочь решил.

Анчар перешел на иврит:

— Где он? У Мансура?

Биляль скривился. У Мансура? Ха! Кто же такую драгоценность Мансуру отдаст? Казем и на порог Мансура не пустит. Впрочем, они и не знали, где командир собирался держать мальчишку. Сначала было обидно, а теперь оказалось, что это к лучшему.

Биляль замотал головой, для убедительности еще крепче зажмурив глаза. Каждое движение отдавалось приливом боли, но можно и потерпеть, уже немного осталось. И скорее, несмотря на запрет, звонить Казему. Он сразу поймет, кто спас операцию.

Анчар развел руками:

— Значит, не больно…

И, придавив мизинец, покачал его из стороны в сторону…

— Где мальчик?

Боль, о которой Биляль уже немного забыл, оказалась совсем нестерпимой. От нее почти остановилось сердце, а бледность сменилась мраморной прозеленью. Глаза Биляля закатились. Лучше беспамятство, или притвориться, сил нет терпеть.

Анчар спокойно осмотрел лицо пленника, поднял веко и коротко ткнул кулаком под подбородок.

— Ты мне тут цирк не устраивай. Обморок еще заслужить нужно. Нет у тебя времени на обмороки. Ялла-ялла!

Ирине стало так плохо, что, забыв все предупреждения Андрея, она выскочила из машины.

И правильно сделала, то, что началось в машине, было совсем не рассчитано на нежных дамочек…

Молодая арабка, выплеснувшая ведро на обочину, с любопытством глянула на машину: кто это приехал с утра пораньше к соседям? И чего эта уродина полуголая так тяжело дышит? Ссорятся, что ли? Не забыть бы расспросить Фатму за чашкой кофе.

Когда Андрей вышел из машины, Ира уже немного отдышалась.