Волчья шкура - [24]

Филистимлянин засопел, нахмурившись. Вот как вывернул хитро! Законы дороги суровы, иначе никаких дорог давно уже не было бы… Ограбить, убить, бросить трупы неудачников на обочине — пожалуйста, хоть по три раза на день, но без свидетелей. Вот главный закон.

— Негоже людям моря стать ниже пастухов с грязными ногами. Уходите сами, если хотите, или решим спор по-мужски.

Пастух усмехнулся с лукавой придурью:

— По-мужски это как? Перья по ветру пускать будем или кости бросать? На кого укажет, тот и уходит?

Нет для филистимлян большего оскорбления, чем задеть его перья. Глаза палешти полыхнули гневом.

— Кости бросать будем. Прямо сейчас, на смерть. Пойдем на дорогу. Там есть, где развернуться.

Яков усмехнулся, кивнул сыновьям. Ничего не поделаешь, придется принять вызов. Филистимлянин злой, голодный, разумных доводов не послушает. А за его спиной уже собрался весь отряд. Достаточно одного знака, и вся свора бросится на них. Хетты и египтяне далеко, заняты своими делами, пока разберутся… Конечно, накажут своевольных так, что никому впредь будет неповадно нарушать законы, но, ни Яков, ни Шимон, ни Леви об этом не узнают. Тут нужно тянуть время, чтобы привлечь внимание путников.

Не говоря больше и слова, старик повернулся к наглецам спиной и, стараясь не выдать неловким движением боли, которая много недель пронзала его тело при каждом шаге, пошел к дороге. Шимон и Леви двинулись следом, прикрывая отца. Они ловили каждый подозрительный звук позади себя, чтобы не пропустить момент, если филистимляне не выдержат и попытаются напасть неожиданно и подло. Но, кроме грубых угроз, шума шагов и хруста сминаемой травы, братья ничего не слышали. Они поняли отца: нужно привлечь к себе внимание и протянуть время. С первой задачей безмозглые филистимляне пока что справляются прекрасно. Угрозы их становятся все яростнее и громче. По опыту они знают, что это помогает их предводителю настроиться на бой и победить.

Краем глаза Шимон замечает, что хетты, сидевшие возле костра, повернули головы. И египтяне, которые устроились подальше, тянут шеи, стараясь понять, почему так встревожились стайки зеленых попугаев; они уже спрятались на ночь в ветвях белого тополя и вдруг с резкими криками заметались над деревьями.

Дети Якова, его младшие, первыми заметили, что отец и старшие братья уходят к дороге, и прервали игру в недоумении: куда это они направились? Почему спины у них такие странные, будто каменные? И что за люди идут следом? Встревоженная Рахель проводила мужа глазами: что случилось? Лея дернула ее за рукав: как бы беды не было! Бедняжка плохо видела, но сердце ее было чутким. Сестры двинулись вслед за толпой, по привычке стараясь держаться в стороне.

Мужчины вышли на дорогу. Выбитая копытами, стертая подошвами, размытая зимними ливнями и заново накатанная по весне, видела она многое, тайны хранить умеет. Посыпали ее золотом и пряностями, поливали кровью и слезами — все принимает молча, без благодарности, но никогда не предает, не подводит, не позволяет сбиться с пути.

Хетты поднялись, двинулись к дороге египтяне. Пастухи, рабы и старшие сыновья Якова уже стоят плечо к плечу рядом с Шимоном и Леви. Много народу, оказывается, собралось у переправы возле трех ручьев. Плотно окружили мужчины Якова и палешти. Женщины и дети сбились, затерялись за их спинами.

Среди смуглых, опаленных солнцем лиц резко выделяются два необычно белых.

Похожи, как братья, а держатся так, будто не замечают друг друга. Один белокожий, бритый, стоит среди египтян. Его ярко-голубые глаза тонко подведены черным. Второго, синеглазого, с молодой сиреневого отлива бородкой почтительно окружили хетты. Его волосы тщательно убраны под расшитую серебряной нитью шапку, в ушах раскачиваются золотые серьги. Если такой назовет свое имя в дороге, никто его не осудит.

Молчание затягивалось. Кто-то должен был разрядить его.

В круг вышел белокожий хетт, встретился взглядом с изящно подведенными глазами бритолицего египтянина, кивнул ему. Потом поднял руку и громко заговорил, переводя холодный взгляд с Якова на палешти.

— Бой в дороге — дело серьезное. Дорога принадлежит всем, она должна оставаться безопасной. Поэтому поединок, если он неизбежен, должен пройти по всем правилам. Скоро зайдет солнце, а нужно еще устроиться на ночь. Пусть палештим перейдут к ручью ниже нашего лагеря. Для них не зазорно стать ниже посла хеттского царя, не так ли?

Я и уважаемый купец, — посол указал на белолицего египтянина, — поговорим с обоими противниками и постараемся убедить каждого обойтись без кровопролития. Если нам это не удастся, бой начнется на этом месте с первой звездой и закончится смертью одного из вас. На рассвете лагерь побежденного должен уйти и тело унести с собой.

Он хлопнул в ладоши:

— Всем разойтись. Времени осталось немного. Ждите первую звезду.

Никто не осмелился ослушаться властного голоса хетта. Что-то было в нем и в его взгляде такое, что предупреждало: лучше сделать так, как он сказал.

Дети и молодые пастухи начали стаскивать хворост, раскладывая его большими полукружьями по обочинам. Вскоре подошли слуги египетских купцов и несколько охранников хеттского посла. Работали они молча, не обращая внимания друг на друга, старательно устраивая места для своих хозяев. Принесли еды, вино в мехах, разложили ослиные шкуры, застелили их яркими покрывалами, разбросали сверху подушки. Поединок — не редкое развлечение в дороге, но каждый раз новое и, как в первый раз, захватывающее. Будет, о чем потом вспомнить и рассказать дома. Жаль, в этот раз исход боя можно предсказать заранее. Куда этому старцу против мускулистого молодого сына моря!