Волчья река - [3]

Но когда сажусь в кресло для интервью, я все еще чувствую себя не готовой. Я не ожидала, что на меня внезапно накатит паника, что на шее у меня выступит горячий пот. Кресло слишком глубокое, и я чувствую себя уязвимой, примостившись на краешке сиденья. Это всё камера. Я думала, что это пережито и осталось в прошлом, – но нет. Может быть, мне никогда это не удастся сделать.

Камера продолжает глазеть.

Все остальные просто расслаблены. Видеооператор – всего один – болтает с кем-то еще поодаль от своей камеры и ее немигающего глаза. Ведущий шоу совещается с кем-то за сценой, в тускло освещенном, опутанном проводами пространстве. Но я чувствую себя пригвожденной к месту и каждый раз, когда моргаю, вижу другую камеру – установленную на треножнике в заброшенном плантаторском доме в Луизиане.

Я вижу своего бывшего мужа и его ужасную улыбку. Я вижу кровь.

«Не обращай на это внимания».

Студия меньше, чем я ожидала. Сцена – всего лишь маленькое возвышение, на котором вокруг маленького блестящего столика расставлены три кресла. На столике лежит несколько книг, но я слишком нервничаю, чтобы рассматривать их. Гадаю, почему тут три кресла. Быть может, их всегда бывает три? Я не знаю. Не могу вспомнить, хотя я заранее смотрела другие выпуски этого шоу, чтобы понять, чего можно ожидать.

«Ты справишься, – говорю я себе и упражняюсь в глубоком дыхании. – Ты уничтожила не одного, а двух маньяков. Это ерунда. Это просто интервью. И ты делаешь это ради детей, чтобы они были в бо́льшей безопасности». Потому что, если я позволю СМИ рассказывать эту историю без меня, они только ухудшат ситуацию.

Но это не помогает. Мне по-прежнему хочется кинуться отсюда прочь и никогда не возвращаться. Единственное, что удерживает меня на месте, – это вид моих детей, Ланни и Коннора, смотрящих на меня из фойе для участников. Это убого отделанное помещение со звуконепроницаемым окном, выходящим в студию, – чтобы люди, сидящие в комнате, могли следить за действием. Ланни с преувеличенным восторгом поднимает оба больших пальца. Я каким-то образом выжимаю из себя улыбку. Знаю, что мой макияж потек от пота. Я уже настолько отвыкла краситься, что мне кажется, будто на мое лицо наложили слой латексной краски, сгладив все мои черты.

От прикосновения к плечу я вздрагиваю, а когда оборачиваюсь, вижу перед собой бородатого типа в бейсболке с каким-то предметом в руке. Я едва не наношу ему удар, но потом понимаю, что это всего лишь маленький микрофон с прикрепленным к нему длинным шнуром.

– Я передам вам это; пропустите шнур под рубашкой и прицепите микрофон к воротнику, хорошо? – говорит бородач. Полагаю, он видит, насколько я взвинчена, потому что делает шаг назад.

Я просовываю крошечный микрофон под подол своей блузки и вытягиваю на положенное ему место; когда я закрепляю клипсу на воротнике, бородач кивает и кладет позади меня в кресло аккумулятор.

– Хорошо, всё работает, – говорит он. Я благодарю его, но благодарности не чувствую. Провод холодит мою голую кожу. Я гадаю, улавливает ли микрофон мое частое неглубокое дыхание. На всякий случай перекалываю его подальше.

– Две минуты, – говорит кто-то из темноты, и я подскакиваю. Ведущий все еще задерживается за сценой. Я чувствую себя совершенно одинокой и беззащитной. Вспыхивает свет, ослепляя меня; мне приходится подавить желание вскинуть руку, чтобы закрыться от этого блеска. Я сплетаю пальцы, чтобы не вертеть ими в беспокойстве.

При оповещении о минутной готовности на возвышение выходит ведущий. Это крепко сложенный белый мужчина средних лет, темные волосы тронуты серебром на висках. Он облачен в красивый темно-синий костюм, и я немедленно принимаюсь гадать: быть может, я одета слишком просто? Или, наоборот, слишком многослойно? Это непохоже на меня. Такие вещи меня не заботят. Обычно. Но, опять же, я никогда не выступала на телешоу в прямом эфире. Во всяком случае – по собственной воле.

– Добрый день, Гвен, рад вас видеть, – говорит он и пожимает мне руку. Его ладонь кажется теплой по сравнению с моими ледяными пальцами. – Послушайте, ни о чем не беспокойтесь. Знаю, что это действует на нервы, но я помогу вам пройти это испытание, хорошо? Просто верьте мне. Я не дам вас в обиду.

Киваю. Сейчас у меня уже нет выбора. Он улыбается мне теплой улыбкой, такой же температуры, как и его руки. Для него это просто обычный рабочий день.

Я снова пытаюсь сделать глубокий вдох.

Проползают тридцать секунд, потом начинается обратный отсчет. Последние три секунды отсчитываются безмолвными взмахами руки, и на последнем из них улыбка ведущего становится ослепительной. Он слегка подается к камере:

– Здравствуйте, добро пожаловать на чрезвычайный выпуск «Шоу Хауи Хэмлина»! Сначала мы сделаем объявление о том, что во второй части программы нас ждет шокирующий рассказ о похищении маленькой Элли Уайт, но перед этим проведем всестороннее обсуждение дела, которое в последнее время у всех на устах: дела Мэлвина Ройяла. Среди шумихи, поднятой СМИ, пока еще не прозвучал один, очень важный голос. Но нам повезло: сегодня в нашей студии присутствует Гвен Проктор, или, как звали ее прежде, Джина Ройял, жена знаменитого серийного убийцы Мэлвина Ройяла, который недавно был застрелен в Луизиане во время того, что можно назвать лишь невероятно жестоким нападением на его…