Волчий тотем - [150]

Чень Чжэнь быстро вышел из юрты к Ян Кэ и волчонку, при неясном свете звёзд проведать его. Цепь зазвенела, волчонок взволнованно крутился туда-сюда. Он только хотел попытаться снова завыть, как ему помешали залаявшие собаки. Волчонок, волнуясь, тоже издал полусобачий звук, он возненавидел себя за это и затряс головой. За несколько месяцев существования вместе с собаками ему очень захотелось избавиться от собачьего лая и найти свой собственный природный голос.

Эрлань вместе с другими собаками напряжённо патрулировали около овчарни, непрерывно лая, словно обнаружили врага. Скоро с северо-западного направления донёсся волчий вой, в этот раз вой был намного ближе к Чень Чжэню и его овцам. Лай других собак потихоньку стал стихать, а волки как будто стали потихоньку собираться на северо-западном склоне недалеко от юрты Чень Чжэня. У Чень Чжэня губы немного задрожали, и он прошептал:

— Волки собирают основные силы, чтобы направить удар на нас. У волков хорошая память.

Ян Кэ, держа в руке большой фонарь, тоже немного испугался. Он нащупал петарды в сумке и сказал:

— Если волки скопятся для нанесения удара, я не выдержу, пока ты будешь подавать фонарём сигнал, я всё-таки брошу в них петарду.

Лай собак наконец прекратился. Чень Чжэнь тихо скомандовал:

— Быстрей! Быстрей садись и смотри, волчонок сейчас завоет!

Когда собаки молчали, волчонок мог внимательно послушать вой волков. Он расправил грудь, поставил торчком и, закрыв рот, внимательно слушал. Волчий по-прежнему возбуждал волчонка, он взволнованно поворачивал голову то на север, то на запад, откуда доносился вой. Если вой был одновременно с разных сторон, он беспокойно вертелся на месте.

Чень Чжэнь обнаружил, что в прошлую ночь вой был каким-то одиноким, а в эту ночь, наоборот, отличался многоголосием, были звуки и выше, и ниже, в нём как будто был вопрос, попытка выяснить что-то. У Чень Чжэня всё тело даже похолодело. Он подумал, что вот сейчас матери-волчицы, весной потерявшие детей, все собрались здесь, в душе надеясь найти и узнать своего ребёнка. Они прекрасно понимали, что здесь расположен лагерь скотоводов, что здесь скопление людей с оружием и собак и что им угрожает огромная опасность, но они решили рискнуть. Чень Чжэню даже хотелось сейчас отпустить волчонка, чтобы он убежал к своим, но он не смел этого сделать, потому что боялся, что соседние собаки тут же догонят и загрызут его.

В это время волчонок сел поудобнее и начал пытаться издавать звуки в северо-западном направлении. Он наклонил голову и издал звук «у-у-у», потом замолчал, медленно поднял голову, и звук «у» преобразовался в «оу». «У-у-у… … оу… оу…» — у волчонка наконец получился правильный волчий вой. Волки со всех трёх сторон замолчали, как будто соображали, что означает только что произнесённое им «у-у-у… оу… оу…». Волки, не определившись, продолжали ждать. Чень Чжэнь увидел, что сам волчонок тоже был в недоумении, ему самому было непонятно, что означал тот изданный им вой.

Он подождал немного и, не дождавшись ответа, снова наклонил голову, собрался с силами, потом поднял голову и издал протяжный звук. В этот раз волчонок наконец полностью восстановил самый высокий уровень звука прошлой ночи. Волчонок был очень удовлетворён своим воем, он не стал дожидаться ответа волков и снова завыл, но конец этого звука был немного покороче. Его голова поднялась ещё выше, кончик носа смотрел прямо на Тэнгри, в небо. Чем дальше он выл, тем правильнее у него получалось, пока он выл, его рот принимал форму трубки духовых музыкальных инструментов. Он радостно напевал «горький и печальный мотив», радостно и в приподнятом настроении соответствовало выражению «черти плачут и волки воют».

Чень Чжэнь шёпотом заговорил:

— Я теперь, послушав волчий вой, понимаю, почему песни монголов столь протяжны и переливчаты. Характер монгольских песен очень сильно отличается от китайских. Я предполагаю, что этот мотив принесён от гуннов и от поклонения их волчьему тотему. Об этом даже есть свидетельства в исторических книгах… Мы, китайцы, тоже любим слушать монгольские народные песни, протяжные и печальные, широкие, как степь, но никто не знает, что истоки монгольских напевы — это волки. Однако современные монголы из Внутренней Монголии не хотят признавать, что их напевы — это изменённые волчьи песни. Я спрашивал многих скотоводов, некоторые говорят, что нет, а некоторые говорят, что не знают. Это и неудивительно, сейчас в ходу другие, и кто осмелится говорить, что волки — родоначальники монгольских песен? Иначе их бы просто запретили, а певцов объявили реакционными элементами. Но факты есть факты, и это не просто удивительное совпадение.

Эрлань вместе с другими собаками снова рванул на северо-западный край и там стал бешено лаять. Когда собаки прекратили лаять, волчонок снова завыл, издавая уже нормальные волчьи звуки. Он выл непрерывно пять-шесть раз, потом замолчал, побежал к миске, попил водички и снова побежал на прежнее место и продолжил. Повыв несколько раз, он снова остановился, поставил уши торчком и стал слушать ответ. Прошло довольно длительное время, пока волки, видимо, были в замешательстве, вдруг с западного склона донёсся грубый и грозный вой. Этот звук походил на голос вожака или его помощников, вой содержал приказ, он был недлинный, краткий и ясный. Чень Чжэнь и Ян Кэ были напуганы этим так, что не могли произнести ни слова.