Волчица - [42]

Послали за магами. Прибежали сразу двое — оба лекари, и стали колдовать над поверженным господином. И первое, что сделали — остановили кровь. А больше ничего сделать не смогли. Ибо раскрыть рот Насти мог только сам хозяин рабыни — ошейник подчинялся только ему, и никто не мог отменить поданную им команду. А хозяин лежал без сознания.

Настя тем временем уже потеряла сознание от боли, потому что кроме парализации, угасающее сознание Сируса подало болевой импульс, и боль была такой интенсивности, что мозг Насти предпочел отключить своего хозяина и ввести его в спасительное беспамятство.

Сируса на всякий случай погрузили в сон, и стали решать — что же дальше делать, как освободить его член из зубов проклятой девки. Первое предложение было (от охранников) — отрезать ей башку, разрезать челюстные мышцы и сухожилия, и наконец-то достать драгоценный предмет. От этой идеи с отказались, так как никто не захотел быть тем человеком, который отрежет голову рабыне, купленной за семьдесят тысяч золотых. Пусть сам хозяин делает с ней что угодно — это его право. А оказаться с бассейне со злобными рыбами за то, что испортил его рабыню — пусть кто-то другой будет этим идиотом.

Тогда остался один способ — член Сируса уже практически не существовал, так что если его отрезать, оставив в зубах рабыни ее добычу, то ничего страшного не случится: член ему отрастят примерно за сутки, как и все остальное, приличествующее нормальному здоровому органу. Для того есть два сильных мага, специальные снадобья, ускоряющие процесс, и…никаких проблем вообще не будет. Станет как новенький, или даже еще лучше. Ну а девка пусть валяется в параличе — подохнет она, или нет, это уже дело богов. Если выдержит сутки этой боли — значит проживет до тех пор, пока хозяин ее не казнит. Или пока не продаст кому-нибудь еще. Все согласились, что теперь если кто-нибудь и засунет ей в рот свой член, то лишь под угрозой страшной расправы, ибо от этой проклятой волчицы можно ожидать чего угодно. Не девка, а какой-то безумный зверь.

Так и оставили ее валяться в луже крови, с отрезанным членом, зажатым у нее в зубах.

Господина вылечили за двое суток, и все это время ему пришлось лежать без сознания, иначе бы он не выдержал процедуры по отращиванию своего хозяйства. А когда он очнулся, и ему рассказали о том, что произошло — вначале велел казнить всех, кто был хоть как-то причастен к этой истории, начиная с охранников, которые не уберегли его от нападения, и заканчивая магами, которые не смогли освободить его член из зубов мерзкой рабыни.

Но потом сменил гнев на милость, и заявил, что если хоть кто-то из них скажет где-то хоть полслова о том, что рабыня откусила ему член, он не просто их убьет, страшно убьет, он еще и уничтожит всю их родню, всех друзей, даже всех животных, которые живут в их домах. И все поклялись, что никому не скажут ни слова.

А потом Сирус пошел к мятежной рабыне, и был уверен, что она уже мертва. А когда обнаружил, что Настя еще дышит, снял паралич, и приказал поднять ее на столб для казни нерадивых рабов. Столб стоял на обычном месте для наказаний, и пустовал довольно-таки редко. На него, на высоту двух ростов, на перекладину — ставили наказуемого, связав его руки за столбом, за спиной, и так он стоял несколько часов, или несколько суток — в зависимости от того, что хотел сделать хозяин, убить нерадивого слугу, или всего лишь слегка наказать.

Вечером Настю снимали со столба, приходил маг-лекарь, и ее страшные ожоги, открывающие живое мясо, снова зарастали. Опухшие синие руки становились как прежде здоровыми и красивыми, но каждое утро все повторялось — столб, перекладина, палящее солнце и жужжащие, мерзкие мухи, которые откладывали яйца ей в раны и кусали, топтали лапками и пили кровь, капающию из глубоких ран. Ее время от времени секли кнутом, и полосы от кнута исчеркали все ее обнаженное тело.

Сирус иногда приходил, становился возле Насти, превратившейся в кусок окровавленного мяса, и тихо, почти неслышно спрашивал:

— Стоило оно того?

А как-то раз, через неделю после начала пыток, сказал, без злобы и и жалости, скучно и обыденно:

— Ты будешь умирать каждый день. И каждую ночь будешь ждать и бояться того, что случится с тобой на следующий день. И я не дам тебе умереть. Ты должна страдать, и будешь страдать столько, сколько я захочу. И даже с ума сойти ты не сможешь — и это я тебе не позволю. И когда ты сломаешься окончательно, и попросишь меня овладеть тобой так, как я хочу, и сколько я хочу — я подумаю, то ли тебе позволить это делать, то ли тебя наконец убить окончательно. И смерть тебе будет наградой, а ее еще нужно заслужить.

И он был прав. Настя мечтала о смерти, мечтала о том, чтобы все закончилось поскорее, но не могла этого сделать. Она даже разбить себе голову о стену не могла — с ней рядом всегда находились два охранника, следящих за тем, чтобы Настя с собой ничего не сделала.

Дни шли за днями, но Настя не умирала, и не сходила с ума. Ее сильный организм и железная воля, которая таилась в теле домашней девочки, не сдавались и не позволяли ей умереть на столбе. Она не могла себе позволить умереть без того, чтобы отомстить этому подонку. Жаль, что у нее не вышло его убить, или хотя бы безвозвратно искалечить. Но пока она жива и в разуме — все еще может измениться. В конце концов, ему когда-то должно надоесть это представление, и он сделает какой-то новый шаг. И вряд ли убьет Настю — ведь он вывалил за нее огромные деньги, а все богачи патологически жадны, Настя это знала точно. Так что помучив ее и не сломав, скорее всего он продаст ее кому-нибудь другому. Например — выставив на тот же аукцион. И тогда…она сделает все, чтобы сюда вернуться. И отрезать ему башку.