Волчьи ягоды - [80]

Утешала сына, а в мыслях укоряла себя: «Зачем обман? Пока Митя маленький — не понимает. Но ведь вырастет, как тогда все объясню?..»

Потом Кривенко послали на курсы при сельскохозяйственном институте. А Ирина родила дочку. Павел отпросился домой. «Дров я нарубил, молоко будет приносить Фитевка, режь кур и переживешь-перетрясешь зиму без меня, — говорил прощаясь. — А ты, шпингалет, — дернул за ухо Митю, — чтобы слушал мать, нянчил сестренку. Может, гостинец и заслужишь».

Спустя какое-то время — Ирина как раз пошла к фельдшеру: Марьянка простудилась, кашляла — в дверь к Кривенко постучали. «Заходите!» — крикнул Митя, который домовничал и невыносимо скучал, сидя в хате.

Высокий человек в новеньком плаще теплыми серыми глазами глянул с порога на такого же сероглазого Митю, протянул сильные руки, поднял мальчишку к потолку, а потом прижал к широкой груди и целовал, гладил по голове, приговаривая: «Милый мой... Любимый мой...»

Митя, должно быть, сердцем почувствовал: только отец, настоящий отец, может так. Тоненькими руками обвил шею Дмитрия, разговорился — о себе, о матери, о сестренке...

Когда Ирина вернулась от фельдшера, Балагур уже знал: у нее есть дочь; Кривенко уехал на курсы; сыну скоро в школу; дядя Павел любит только Марьянку.

Ирина остановилась посреди хаты, не бросилась обнимать Дмитрия, не упала к его ногам. Изумленно смотрела, словно колебалась: поверить или нет в то, что видят глаза, — муж воскрес?

Митя, умостившись на коленях отца, весь светился радостью. Ирине показалось, что никогда не видела сына более счастливым.

«Извини, растревожил семейный покой. Я ненадолго», — виновато произнес Дмитрий. А Митя крепко обнимал его за шею, словно боялся: уйдет отец, и ребята опять будут дразнить безотцовщиной, говорить, что его принес аист, но бросил не в капусту, как других детей, у которых есть отцы, а засунул в дупло, и его оттуда достала мать.

«Чего же я стою?» — Ирина бросилась накрывать на стол.

Ужинали молча.

Потом она рассказала Дмитрию, как по селу пошел слух о его смерти, как писала письма, как адвокат посылал запрос. А Балагур делал вид, что все это давно ему известно и нечего повторять сказку-небылицу. Наконец открыл запыленный чемоданчик, протянул Мите вырезанных из отшлифованного оленьего рога собак, запряженных в сани. Они везли закутанного в кожух маленького мальчика. «У нас коней запрягают, — громко, от всей души рассмеялся Митя, — а это псы». Дмитрий не стал объяснять, что в тундре ездят на собаках. «И это тебе, и это, и это...» — говорил, поспешно выкладывая теплые ботинки, матроску, меховую шапочку, белую рубашку. Сверху лег большой кулек конфет в блестящих обертках, две плитки шоколада.

«Правда, папа, ты на море плавал?» — «Плавал», — невесело подтвердил Дмитрий.

Ирина была как в забытьи. Все происшедшее казалось фантастическим сном, который так же быстро исчезнет, как и явился. И мысли бежали стремительно, одна выталкивая другую: «Дмитрий меня простит... Не простит! Он останется со мной. Никогда!»

Дмитрий без колебаний открыл дорожную сумку. На согнутую в локте руку повесил женскую кофту грубой вязки, цветастую косынку, метра три шелка, достал туфли на высоких каблуках. «Это тебе, — положил на стол, так как Ирина держала на руках проснувшуюся дочку. — И ей, — кивнул на Марьянку, — платье сошьешь».

Слезы полились из глаз Ирины. Не спрашивала, почему отбыл шесть лет вместо трех, почему не писал, почему приехал теперь?.. Он мог бы поставить перед ней больше этих «почему?». И что ответить? Если б не дочка от Павла, а так... Чувствовала вину за собой, хотя Дмитрий не укорил ее ни единым словом. Перегорело, перетлело чувство, с каким бежал из колонии: отомстить! И лейтенант Сизов, узнав о семейных делах Балагура, напутствовал: «Не сваляй дурака, как домой вернешься. Любовь — не кусок хлеба, пополам не разрежешь». — «Первая любовь не ржавеет», — ответил Балагур. «Зато разлука для любви, как ветер для огня: маленький гасит, а большой раздувает еще больше. Поверь, это мудрый человек сказал...»

Стемнело. Ирина приготовила сыну постель, но он ни за что не хотел идти спать: отец уедет, и придется опять долго ждать.

«Иди, сынок, иди. Я тебя не покину, не волнуйся, — и в доказательство того, что останется, кинул в угол плащ: — Я тут лягу».

Растерявшаяся Ирина и слова не вымолвила, а Митя позвал: «Папа, иди со мной спать». И смотрел с такой мольбой, что у Дмитрия не хватило сил отказать.

В постели сын прижимался к отцу. «Папа, а на море страшно?» — «Вырастешь — узнаешь». — «А дядька Павел сказал, что я олух, в тебя удался». — «Спи, Митя».

Ночью Балагур слышал, как ворочалась без сна Ирина, как вставала, когда плакала Марьянка, и мягкими шагами ходила по комнате, чтобы не потревожить спящих.

Задремала она под утро. Дышала часто, неровно. Снилось ей, будто Дмитрий ночью подкрался, убил Павла, забрал детей, а хату поджег. «И надо же такому присниться». Тряхнула головой, отгоняя остатки недоброго сна: прочь!

Завтракали, как и ужинали, молча.

«Мы с Митей съездим в город», — сказал после завтрака Дмитрий.

Смотрела вслед в окно. «Кто знает — что будет. Увезет дитя — бейся тогда головой о стену. Зачем отпустила?..» И тут же успокаивала себя. «Отец же. Порадуется сыну и привезет».