Волчьи ягоды - [11]

— Но, товарищ майор...

— Никаких «но». Пока что ни шагу на фабрику без моего согласия. С Очеретным я договорюсь.

4

Тетя Прися обладала незаурядным талантом создавать в служебных кабинетах домашний уют. Казалось, она была рождена для того, чтоб размещать телефоны, календари, пепельницы, корзинки именно так, чтоб и глазу было приятно, и рукам удобно.

Следователь Ремез, искренне ценя способность уборщицы, однажды сделал ей комплимент:

— Вы, тетя Прися, прирожденный дизайнер.

— И чего бы ругался, — обиделась тетя Прися. — А еще офицер!

К Ванже она относилась с особым дружелюбием, может, потому что он не курил, а цветы, которые тетя Прися приносила с собственного огородика, в его комнате не вяли по нескольку дней. Сегодня в «теремке» рядом с телефонами сияли желтыми глазками ромашки.

Лейтенант наклонился, касаясь усами белых лепестков, понюхал. Ромашки не пахли. Достал из ящика папку, в которой только и было, что несколько бумажек, перечитал показания Квача, записанные почти каллиграфическим, буковка к буковке, почерком Гринько, в поисках не замеченной ранее мелочи. Бывает, что брошенное в разговоре слово минует ухо и только потом, зафиксированное на бумаге и сопоставленное с другими, вдруг привлечет внимание. Оно не торопится открыть свой тайный смысл, но нередко становится отправной точкой для создания рабочей версии. «Для человека с аналитическим складом ума, — говорил капитан Панин, — одна-единственная зацепка — ключ к шифру».

Нет, не было в показаниях Виталия Гавриловича Квача никакой загадки, и все, что он рассказал вчера вот здесь, за этим столом, взволнованно поблескивая стеклышками пенсне, лишний раз указывало на Яроша. Следовательно...

«Ты заинтересованное лицо, боишься потерять объективность. А кто еще не так давно утверждал, что перед истиной должно отступать все? Хочешь умыть руки? Тогда беги к Очеретному, скажи: я люблю Нину, эмоции затуманивают разум, поручите вести расследование кому-нибудь другому. Самая безопасная позиция — в стороне!»

Ванжа гневно бросил коричневую папку в ящик, в который раз посмотрел на часы. Заставил себя выждать, пока стрелки покажут ровно девять, и поднял трубку:

— Товарищ Савчук? Лейтенант Ванжа.

— Вы пунктуальны. Но порадовать вас не могу. Оператор ходил к Ярошам. Пленки нет. Впрочем, — голос в трубке дышал холодком, — возможно, именно это вас и обрадует.

— Может, плохо искали?

— Не знаю, не присутствовал. И вообще, знаете, рыться в чужих вещах...

— Жаль, — сказал Ванжа. — Извините за беспокойство.

Не хотелось вешать трубку, но и говорить с Савчуком больше было не о чем. Пленки нет. Так была ночная запись или это выдумка Яроша?

В коридорах звонко отдавались шаги, звенели ключи, скрипели двери — в райотделе милиции начинался рабочий день. Через час пришел Гринько, сверкнул белоснежными зубами:

— Ты что, Вася, тут и ночевал? Ну, ну, не хмурься!.. А я только что из НТО от очаровательной Людмилки. Вот и заключение экспертов, можешь приобщить к делу. В заботливо собранной тобой пыли нуль информации. Вполне пригодна, чтоб развеять по ветру. Зато стебелек — плеть дикого клевера, а это уже вещь реальная, товарищ Ванжа! Стоит поинтересоваться, где растет сей представитель родной флоры.

— Поинтересуйся, — угрюмо сказал Ванжа. — Сегодня же побывай у ботаников. И еще одно... Гафуров просил не маячить на трикотажной, у него там какие-то свои дела, а мне нужна Юля Полищук.

— Это кто?

— Подруга Сосновской. Узнай у Елены Дмитриевны адрес. Я, знаешь, не хотел бы сейчас попадаться ей на глаза. Что скажу? Ведь мы топчемся на месте.

Гринько притворно бодро кивнул головой.

— Будет сделано, товарищ лейтенант! — И после паузы добавил: — Ты не отчаивайся, Василь. Оно ж как иногда бывает: все версии проверишь, все уголки обшаришь, а человек возвратится домой, да еще и посмеивается: чего паниковали? У него, видите ли, обстоятельства так сложились.

— Нет, Гриня, не тот случай, и ты сам это хорошо понимаешь. — Ванжа поднялся, машинально пробежал пальцем по пуговицам кителя. — Пошел к Очеретному. Елену Дмитриевну сюда не вызывай. Сходи к ней сам, так будет лучше.

Гринько проводил его невеселым взглядом. Вчера Ванжа не выдержал, рассказал ему, как ходил на Чапаевскую, казнил себя за непорядочность, так как не раз видел Нину с Ярошем. И все же ходил чуть ли не каждое утро как на службу, наслаждался ее звонким смехом, когда она, кокетливо склонив голову, брала цветы из его рук. Что это было — обыкновенная вежливость или поощрение? Об одном умолчал Ванжа — не вспомнил о случайно подслушанном разговоре Елены Дмитриевны с Васильком.

— Классический треугольник, — сказал тогда Гринько и прикусил язык. Волна нежности к товарищу внезапно охватила его, даже удивился, ведь до сих пор не замечал за собой подобных сантиментов. — Ты того... не очень, — пробормотал он, — расслабься... И вообще, мы еще доберемся до того, кто ее обидел, можешь на меня положиться, Вася...

Такой разговор состоялся между ними вчера, а сегодня Гринько смотрел вслед Ванже, любуясь, как он, высокий, стройный, в хорошо подогнанной офицерской форме без единой складочки, направляется к двери, и печально думал: «Переживает, ох как переживает, но виду не подает. С характером парень, а таким особенно тяжело».