Волчьи стрелы - [4]

Второй налетел на Владимира, замахиваясь легким боевым топориком, но встретил неожиданный отпор. С ловкостью рыси юноша пригнулся, нырнул под свистящим лезвием и ударил противника ногой под колено. Завершая контратаку, он засветил пошатнувшемуся воину кулаком промеж глаз с такой силой, что тот рухнул без чувств. Юнец подпрыгнул, зацепился за ветку ольхи и вскарабкался наверх, казалось, опережая даже собственные мысли.

Оттолкнув кузнеца, рыжебородый ринулся за Владимиром, но беглец уже перепрыгнул на соседнее дерево. Послышались шелест и треск, после чего он растворился в ветвях и кронах, как призрак.

— Все равно тебя достану! Не жить тебе, крысёныш! — выругался преследователь, поняв, что упустил мальчишку.

Вернувшись после мимолетной и безрезультатной погони, ратник замер на месте. Фока медленно, но решительно шел на него со здоровенной корягой в руках. Без малого три аршина ростом, могучий и косматый, кузнец был точно бурый медведь, вставший на задние лапы.

— Охолонь! Мы князя сеяжского, Невера, дружинники. Худого тебе не сделаем. Не тебя, а крысеныша этого плаха дожидается. Но государь с тобой потолковать хочет. Не дури, я должен тебя к нему на двор отвести, — процедил он сквозь рыжую бороду, жадно глотая воздух.

* * *

Снизу, с улиц равнинного посада, высокий детинец напоминал княжью шапку. Подобно собольей опушке, тянулись темные дубовые стены-городни[10]; чуть выше замысловатым убором пестрили золото, медь, свинец и кровельный тес. Поднявшись по извилистому спуску и миновав одну из шести квадратных воротных башен, что щетинилась грубой известняковой кладкой, кузнец с дружинником направились прямиком на двор к великому князю Неверу.

За весь долгий путь через огромный град Фока так и не решился спросить спутника, ни как его зовут, ни о странном заказчике злосчастной броши. Наконец, зачем пожелал его вдруг видеть сам государь? Рыжебородый ратник тоже был немногословен.

— Пшел отседова! — рявкнул он на нищего мальчугана, приставшего к ним у паперти Святой Варвары, и кинул к его босым грязным ногам пару медяков. Древний собор истово простер к небу свои девять глав — свинцовые, как тучи, полусферы на массивных световых барабанах. Не побеленный, он застыл серой горой, у подножья расползаясь полукруглыми алтарными выступами — апсидами, крытыми галереями, мощным притвором.

— Второй где? — процедил Невер, когда стража впустила в переднюю его покоев Фоку с дружинником. Поклонившись как можно ниже и чиркнув пальцами по ворсу богатого первенского ковра, воин виновато взглянул на князя. Кузнец так и замер в поклоне, не смея распрямиться.

— Ушел, княже! Точно белка, по деревьям упрыгал и как в воздухе растворился.

— Белка, говоришь?

Глаза князя начали стекленеть, а на воловьем лбу надулась вена.

— Сейчас ты у меня белкой поскачешь! И колесо для тебя есть, в пыточной тебя дожидается! А Протас где?

— Государь, сопляк хитер и быстр оказался. Его не так просто грубой силой взять. Протас прыти такой от него не ожидал… В общем, головой зашибся, мы его к лекарю по дороге отволокли, а то мало ли, окочурится…

— Да лучше бы ему самому окочуриться, и тебе вместе с ним! Два лба с мальчишкой совладать не смогли. Вам не мечи носить, а за прялкой сидеть! Я ноги вам отрежу и посажу вас в муравейник!

Подойдя к косящатому окошку, рябившему разноцветными ромбами слюды, несколько мгновений князь стоял неподвижно. Низкие полукруглые своды и оштукатуренные стены заволокла чудная роспись — завитки, цветы, листья, ветви, сказочные птицы Сирин и Алконост. По углам громоздились окованные медью и серебром сундуки. На разложенных аналоях, резных лавках, устланных рытым бархатом, пылились книги и фолианты — многие были открыты. Несмотря на взрывной нрав, нечеловеческую силу и воинскую доблесть, разум Невера еще с отрочества был заточен не хуже меча.

— Драгомир, сгинь с глаз моих долой! Позже с тобой потолкуем!

Дружинник удалился, и князь с Фокой остались одни.

— Ну, кузнец, что скажешь?

Подойдя почти вплотную к Фоке, Невер впился в него своим ледяным взглядом.

— Государь, скажи, каков грех на мне? Чем тебя прогневал? Живу по закону, честным ремеслом кусок хлеба добываю, подати плачу. Ей богу, в толк не возьму, что худого на мне.

— Отчего же сразу худого? — Невер ухмыльнулся. — Ведомо мне, что своим умением и честностью ты на весь Сеяжск славен, кузнец. Вот только умение свое негоже на смутьянов тратить.

— Да на каких смутьянов, княже? В чем вина моя?

— Кто тот юнец, что три дня назад к тебе захаживал? И сегодня с ним ты виделся, когда мои бездари вас накрыли. Говори кузнец, и не вздумай брехать. Я ведь пока по-хорошему спрашиваю, но могу и по-другому, Фока. Сам ведь щипцы и гвозди куешь, знаешь, поди, как ими можно языки развязывать.

— Так сам ни сном, ни духом, кто он таков, государь. Сам тогда его в первый раз и увидел. Сказал, кто-то ему меня рекомендовал. Назвался Владимиром. Сказал только, что не боярин он, и все.

Выслушав рассказ кузнеца и пристально рассмотрев рисунок броши, который очень кстати оказался у него с собой, князь сумрачно сдвинул пушистые брови и вздохнул.