Волчье племя - [38]

— Значит, ты твердо намерен продолжать свою путь, — проговорил волколюд, — даже ценой жизни?

Брикций не отвечал.

— Ищешь кого-то?

Арианец коротко кивнул.

— Да, друга.

Волколюд молчал некоторое время, помешивая палкой медленно угасающие угли костра.

— Пожалуй, я провожу тебя, — сказал он наконец. — Ты не знаешь Леса, заблудишься… К тому же — ты ранен, а запах крови может привлечь хищников.

Брикций удивленно вскинул брови.

— Ты хочешь мне помочь?

— Просто нам по пути… Как твое имя, человек?

— Брикций.

— Меня зовут Рагнахар.

Брикций так устал, что, когда они остановились на привал, он просто упал возле костра, не в силах произнести слова…

— Пожалуй, сегодня мы дальше не пойдем, — пробормотал волколюд, критически осмотрев его.

— Нет! — Брикций с трудом поднялся. — Мы должны найти его, и чем скорее, тем лучше!

— Кто он, твой друг? — спросил Рагнахар после некоторого раздумья. Брикций не отвечал. Он не доверял волколюду настолько, чтобы рассказать ему о Ронане. Рагнахар словно прочитал его мысли. — Если я буду знать о том, кто твой друг, то попытаюсь узнать о его судьбе.

— Каким образом?

— Увидишь.

Пока Рагнахар делал Брикцию очередную перевязку, Вуйко принялся за приготовление обеда. Он шмыгнул в Лес — и вернулся с упитанным зайчиком, которого в один миг разделал и отправил в котелок, где уже кипела вода, распростроняя запах пряных трав. Волколюды не носили с собой запасов еды: стоило им остановиться на привал — и Лес тут же давал им все необходимое для обеда. Великий Лес был для них настоящим домом, они были хозяевами его и одновременно его детьми, нежными, любящими, заботливыми.

Впрочем, кое-что Рагнахар все-таки носил в заплечном мешке — это была объемистая бутыль с крепким, настоенным на травах медом.

— Нет лучшего лекарства от всех болезней, — сказал он, предлагая Брикцию отведать дивного напитка.

Они сидели у огня до позднего вечера, по очереди прикладываясь к бутыли. Брикций долго сомневался, взвешивал все за и против, прежде чем решился, наконец, довериться волколюду.

Рагнахар слушал, не перебивая, его рассказ о княжиче Бранко и о том, почему Ронан отправился следить за ним.

— Никогда еще люди не приходили в Великий Лес с добром, — сказал он мрачно, когда Брикций закончил. — Я попытаюсь помочь тебе найти твоего друга, но только затем, чтобы вы покинули наши края.

— Разве я причинил тебе какое-то зло?! — спросил Брикций. — Ты ошибаешься, если думаешь плохо обо всех людях!

Рагнахар посмотрел на него так, что у арианца мороз пробежал по спине. Глаза волколюда сверкнули злым зеленым огнем, а клыки, казалось, удлиннились, когда он произнес резко и отрывисто:

— Вы, люди, убили мою жену! — и он отвернулся к огню, стиснув кулаки так сильно, что ногти врезались в ладони так, что между ними показались капельки крови.

Брикций не решался расспрашивать, видя ужасную перемену в лице волколюда, но тот стал рассказывать сам:

— Они гуляли у кромки Леса — Хэльмитор, ее подруга, дети — они столкнулись с охотниками и, чтобы обмануть их, моя жена побежала через болота, в то время, как Эрмина уводила детей в другую сторону, в Лес… Хэльмитор надеялась обмануть круглоухих, она была такая ловкая и гибкая, могла проскользнуть где угодно, но нашелся один… стрелок! Встретиться бы мне с ним один на один! Я нашел ее там, где настигла ее стрела. Даже мертвая, она была прекрасна, моя Хэльмитор… Она была самой красивой — в Лесу и, верно, во всем мире! У нее были голубые глаза… Как лед! А волосы — такие светлые, что, когда она превращалсь в волчицу, ее мех светился в ночи, казалось, в нем жили тысячи маленьких звездочек… А как красиво серебрился он в свете Полной Луны…

Рагнахар умолк на середине фразы, будто что-то мешало ему говорить дальше.

Брикций только горько усмехнулся. Неожиданно он почувствовал какую-то странную близость с волколюдом, какую не чувствовал никогда — даже ни с кем из людей! — словно что-то связывало их вместе… И он вдруг понял, что это было — они оба страдали из-за женщины! Правда, Рагнахар страдал от того, что слишком сильно любил ту, которой больше нет, а он, Брикций, слишком сильно ненавидел ту, которая предала его и, верно, жила теперь счастливо в Империи, конечно давно позабыв о нем!

Впервые Брикций не мог язвительно насмехаться над чьей-то любовью. Казалось, давно затянувшаяся рана в его душе снова разверзлась, чтобы принять в себя и ту страшную боль, что терзала сердце Рагнахара.

— Я тоже любил! — сказал он глухо. — Любил настолько сильно, что поведал своей любимой самую страшную свою тайну… И она выдала меня. Выдала меня врагам, погубила не только мою жизнь, но и всех моих друзей!

Рагнахар взглянул на него почти с ужасом. В глубине глаз арианца — где-то в сокровенной их глубине — он увидел отсвет дикой, звериной тоски, какой никогда не предполагал увидеть в глазах человека.

— Я кричу повсюду о том, что ненавижу женщин, их мелочность, трусость, подлость, себялюбие… Потому что боюсь признаться себе самому, что во всем виноват только я! Я должен был понимать, что из себя представляет Лигия на самом деле! Но не хотел понимать — был настолько ослеплен любовью, — Брикций говорил и чувствовал, как, вместе со словами, изливается из его сердца эта щемящая боль, черной рекой уносится куда-то в глубину ночи, и на душе становится спокойнее и легче. — Я ненавижу и презираю ее, Рагнахар! Но она не отпускает, по-прежнему мучает меня во снах — едва ли не каждую ночь я вижу ее глаза, ее улыбку и… Через каждую женщину, которую я встречаю на своем пути, на меня смотрит Лигия! Я безмерно устал, Рагнахар…