Волчье отродье - [4]

- Просто не верится, что ты не заметила такую махину, - сказал Ричард. Дерьмовый катафалк!

Впервые в его голосе она услышала - или позволила себе услышать сварливую, прерывистую ноту, подспудное раздражение, которое все время там было, но от которого плотный слой самопоглощенности, радости от созидания нового существа, просто от своей огромности, полностью ее изолировал.

- Не я была виновата, - возразила она.

- И все же, - пробормотал он и покачал головой. Он плакал.

- Ричард, - всполошилась она. - Ты... Что случилось?

На светофоре зажегся зеленый. Машина перед ними еще какую-то долю секунды не трогалась с места. Ричард основанием кисти нажал на гудок.

- Ничего, - сказал он в своем обычном любезном и легком тоне. - Конечно, я тебя отвезу. Всюду, куда тебе нужно.

Опыт повивальных бабок по части отцов случаен, но богат и непогрешим, как познания фермера о миграции птиц и движении облаков. На своем веку Дороти Пендльтон приняла свыше двух тысяч младенцев, и из этого числа более тысячи отцов ее маленьких клиентов, по крайней мере, хотя бы раз посещали ее кабинет вместе с матерями, а несколько сотен еще и являлись выполнять свой мистический долг во время родов. Особенно в этих, последних, обстоятельствах мужчины мгновенно выказывали свой характер и вели себя без всяких штук. Каких только мужей Дороти ни повидала - озлобленных, обманутых, молчаливых, саркастических, горячих, ледяных, пугливых, безразличных, не работающих и упоенных работой, несущих на себе груз многих поколений разгневанных отцов и горемык, которые из-за цепи неудач не знали собственного сердца. Дороти пригласила Кару Глензман и Ричарда Кейса пройти в смотровую, но тут ее сразу насторожила мрачная, фырчащая эманация вокруг головы Ричарда. Он сидел один на банкетке, ссутулившись, уйдя в себя: пальцы барабанили по страницам журнала "Йога". Не пошевельнувшись, он молча наблюдал, как Кара встала и поздоровалась с Дороти за руку. Когда Дороти повернулась к нему, на нижней половине его лица мелькнула ничего не говорящая улыбка. А глаза, затененные, враждебные, уклонились в сторону, избегая ее взгляда.

- Вы не идете с нами, сэр? - спросила Дороти.

Она была маленькой, полной женщиной в джинсах и мужской, в серенькую полоску рубашке навыпуск, нижний край которой был украшен бельевым номерком и заляпан чем-то синим. Плотная, крепко сбитая из отменных материалов, с низким центром тяжести. Ее очки - в огромной пластмассовой оправе розоватого цвета и причудливо выгнутой формы, вышедшей из моды еще в начале восьмидесятых, свисали с шеи на длинном узловатом коричневом шнурке. Годы, когда она изо дня в день решительно переступала порог благоденствия и катастрофы, сделали ее чуткой ко всем оттенкам семейных эмоций, не научив, однако, обращаться с ними иначе, как с бесцеремонной откровенностью.

- Что-нибудь не так? - обернулась она к Каре.

- Не знаю, - сказала Кара. - Ричи..?

- Не знаешь? - прорвало Ричарда. Его словно током ударило. Но с банкетки он так и не поднялся. - Бог мой! Да, Дороти, кое-что не так.

Дороти кивнула, перевела взгляд с него на нее, ожидая дальнейших объяснений, каковых не последовало.

- Вы, Кара, - начала она наконец, - верно, не рассчитывали, что Ричард поедет сюда с вами.

- Нет... По правде, нет. Я должна была вести машину сама. Пожалуй, я надеялась... Впрочем, с какой стати...

- Ричард, - как могла ласковее произнесла Дороти, - вы, конечно же, хотите помочь Каре родить ее малыша.

Ричард кивнул, потом кивнул еще и еще. Глубоко вздохнув, он бросил журнал на столик и встал.

- Конечно же, куда я денусь, - сказал он.

Они прошли в смотровую, и Дороти закрыла дверь. Это помещение - три комнаты на четвертом этаже старого кирпичного дома в ничем не примечательном квартале на Мелроуз-авеню, к западу от студии "Парамаунт" - она делила с другой повитухой. Товарка Дороти питала слабость к новому веку, и Дороти, не разделяя ее склонностей, соседство считала приемлемым. Комнату украшали фотографии беременных женщин в голом виде и картинки, изображающие роды и появление на свет младенцев в странах и ареалах культуры - по большей части из третьего мира, - где вековые традиции повивального искусства никогда не прерывались. Так как мать и бабка Дороти были повитухами в маленьком городишке недалеко от Тексаркана,** ее собственное чувство традиции было бессознательным и отнюдь не тысячелетним. Она очень много знала о травах и прекрасно разбиралась в эмоциях будущих матерей, но не верила ни в кристаллы, ни в медитацию, ни в созидательную визуализацию, ни в непременную мудрость доиндустриальных обществ. Двадцать лет практики на Западном побережье не освободили ее отношения к беременности и родам от грубого восточно-техасского духа, присущего землепашеству и тяжелому физическому труду. Она указала Ричарду на обитый золотистой синтетикой потертый диванчик под плакатом, изображающим богиню Кибелу с молочной раковиной-вселенной внутри живота. Затем помогла Каре взобраться на кресло.

- Мне, наверное, нужно было раньше вам кое-что сказать, - проговорила Кара. - Этот ребенок. Он не от Ричи.