Волчье логово. Красная кокарда. Капитан Поль - [31]

В этот момент, когда смерть действительно смотрела мне прямо в лицо, я безгранично уверился, что только отчаянная смелость может спасти меня. Он уже открыл рот и поднял руку, чтобы дать сигнал, по которому бы Ан де Кайлю был бы преспокойно отправлен на тот свет, когда я отчаянно закричал, показывая ему руку с перстнем:

— Взгляни на это, Андреа Паллавичини, коли уж так тебя звать! Взгляни на это, а завтра, если ты благородной крови, я готов дать тебе удовлетворение за обиду! Теперь же ты давай мне лодку, чтоб я мог перебраться на ту сторону, или ты ответишь головой! Повинуйся тотчас, или по моему приказу твои же люди покончат с тобой!

Это была отчаянная, безумная выходка с моей стороны потому, что я поставил все на этот талисман, даже не догадываясь о его значении. Мало того, я даже не успел сам взглянуть на перстень и не имел ни малейшего представления, кому он принадлежит. Все это напоминало игру в кости, и мне повезло.

Выражение и так непривлекательного лица Паллавичини моментально изменилось. Он схватил мою руку и пристально посмотрел на перстень, после чего с ненавистью взглянул на меня и с подозрением — на своих людей. Но это уже было мне безразлично: ведь талисман сделал свое дело, и все будут вынуждены мне повиноваться, а это главное.

— Если бы вы раньше показали мне это, молодой сеньор, — было бы лучше для нас обоих, — с суровой угрозой сказал он.

После, обругав своих людей за глупость, он приказал отвязать одну из лодок. Она была крепко, хотя и неискусно привязана, потому что они долго возились с нею. Я же стоял в ожидании среди людей, для которых моя персона представлялась, судя по перешептыванию, предметом большого любопытства. До меня долетали отдельные фразы:

— Это герцог д'Омал.

— Нет, ничего подобного, это не д'Омал.

— Дурак, да у него на руке перстень.

— Герцога?

— Да, герцога…

— Ну, так все ладно. Бог с ним! — последние слова были произнесены с известной долей сочувствия, и я заметил, что многие поглядывали на меня с большим почтением.

Поторопив людей, возившихся с лодкой у нижней ступени лестницы, я внезапно увидел трех человек, пересекавших открытую площадку и вышедших, как видно, из того же дома, откуда появился и Паллавичини со своими людьми. Я сразу почуял опасность.

— Ну, поворачивайтесь скорее! — закричал я опять, но было уже поздно: мы не успели бы отчалить до их приближения, и я решился твердо встретить новую опасность.

Первые же слова, которыми встретил Паллавичини вновь подошедших, сразу рассеяли мои опасения.

— Какого дьявола вам нужно? — грубо закричал он, прибавляя с полдюжины ругательств прежде, чем те успели ответить ему. — Зачем вы привели его сюда, когда я велел оставить его в караульне? Идиоты!

— Капитан Паллавичини, — начал средний из них — человек лет тридцати, богато одетый, но одежда которого была в беспорядке словно после борьбы. — Я уговорил этих добрых людей провести меня вниз…

— Совершенно напрасно, мсье, — все также грубо прервал его начальник стражи.

— Вы не знаете меня, — отвечал строгим голосом пленник. — Понимаете ли вы, что я друг принца Конде…

Но итальянец опять прервал его:

— Много для меня значит ваш принц Конде! — воскликнул он. — Я знаю только свой долг, и вам лучше будет покориться. Вам нельзя переправиться на ту сторону, и вас не пустят домой, и вы не получите никаких объяснений, кроме одного — это делается по повелению короля. Объяснение… — проворчал он вполголоса. — Ты получишь это объяснение скорее, чем ожидаешь…

— Но я вижу лодку, готовую к отплытию, — сказал пленник с достоинством, сдерживая гнев. — Вы только что сказали мне, что по повелению короля никто не должен переезжать реку, и арестовали меня потому, что, имея крайнюю надобность в Сент–Жермене, я не хотел этому подчиняться. Но что же это значит, капитан Паллавичини? Другие–то переезжают! Я спрашиваю, что это значит?!

— Что вам угодно, мсье де Паван? — нахально отвечал итальянец. — Объясняйте себе это как хотите.

Я вздрогнул при звуке этого имени и воскликнул с изумлением:

— Мсье де Паван! Неужто я ослышался?

Но пленник обратился ко мне с поклоном.

— Да, мсье, — сказал он с вежливым достоинством, — я — мсье де Паван. Я не имею чести знать вас, но вы кажетесь мне дворянином.

При этом он бросил полный презрения взгляд на капитана.

— Может быть вы объясните мне причину насилия, которому я подвергся? Если сможете — я сочту это за одолжение, если нет — извините меня…

Я не сразу ответил, потому что все мое существо было сосредоточено на упорном созерцании этого человека. Он был белокур, румян; борода его была обстрижена клином по тогдашней придворной моде, и с этой стороны в нем замечалось некоторое сходство с нашим Луи, но он был ниже его ростом и полнее, у него не было такого воинственного вида, и он более походил на ученого, чем на воина.

— Вы не родственник мсье Луи де Павана? — спросил я, и мое сердце как–то странно забилось в ожидании разъяснения, которое я уже почти предвидел.

— Я сам Луи де Паван, — отвечал он с нетерпением в голосе.

Я безмолвно продолжал смотреть на него, с трудом переваривая его ответ, и все думал. Потом я медленно произнес: