Вокруг света с киллерами за спиной - [54]

Честно говоря, Эпштейн даже не представлял, что ему теперь делать. Выкупленный за кровные шекели нацистский преступник оказался российским бизнесменом. Эпштейн знал своих бывших сограждан и справедливо полагал, что грань между российским предпринимателем и нацистским негодяем не слишком велика. Пожалуй, даже не особенно заметна. Тем не менее захват российского предпринимателя славы ему не сулил. Точнее даже было сказать, что определенную славу этот захват Эпштейну все-таки сулил, но слава эта была совсем не такой, о которой мечталось Эпштейну.

Самым простым было бы вернуть предпринимателя в тюремную камеру. Но Эпштейн отлично представлял, с какими трудностями при этом придется столкнуться. Во-первых, надзиратель скорее всего не согласился бы вернуть деньги и принять назад сомнительного заключенного. А возвращать его в тюрьму бесплатно — глупо и неосмотрительно. Бесплатно вернуть товар! Никто бы в Израиле да, пожалуй, и во всей мировой еврейской диаспоре его бы не понял.

Во-вторых, тайно вернуть похищенного скорее всего бы не удалось, а прослыть дураком Эпштейну совсем не улыбалось. Наконец, такая попытка, по всей вероятности, закончилась бы тем, что Эпштейн занял камеру по соседству со своим недавним пленником. А вот это ему вообще не нравилось. Хорошо сидеть в тюрьме, скажем, в Швеции или сытой Германии, в Дании, на худой конец, но в Аргентине… Боже упаси любого здравомыслящего и заботящегося о своем здоровье и долголетии человека сидеть в аргентинской тюрьме! А посему вариант с возвратом арестанта напрочь отпадал из-за своей неприемлемости.

Можно было попытаться вообще от него избавиться, благо море под боком. Да что там море! Атлантический океан! И "сего-то требовалась одна старая ржавая бочка и килограммов девяносто цемента. Что говорить, сицилийский способ на редкость дешев и надежен, но и на него Эпштейн пойти не мог. Подвести могли в любое время товарищи по команде. Эпштейн зажмурился, представил себе газетные заголовки, бичующие его за расправу над невиновным человеком, и понял, что этот вариант не то что неприемлем, он вообще невозможен.

Также не стоило вывозить пленника из страны. Идти на затраты в этом случае просто глупо. Одно дело — вывезти из страны знаменитого Мартина Бормана, совсем другое — потратить значительную сумму на того, кого придется просто отпустить…

Эпштейн даже остановился. Выход был очевиден. «Ah, jdischen Kopf! — похвалил себя неудачливый охотник за головами нацистских преступников. — Нет, мама этого человека никогда не будет помирать с голоду! Заставим бизнесмена оплатить наши хлопоты по его похищению и пусть катится на все четыре стороны!»

Но радость была недолгой. Эпштейн задал себе вопрос, стал бы он сам платить тем, кто его похитил. Ответ на этот вопрос был столь очевиден, что Эпштейн недовольно поморщился. Никогда, никогда бы Эпштейн не стал платить тем, кто его похитил! Не стоило недооценивать и русского бизнесмена, тем более с такими характерными именем, отчеством и фамилией. И что же оставалось делать бедному иудею?

Эпштейн снова помрачнел и напряженно задумался. Если нельзя получить деньги с того, кто похищен, то нельзя ли получить деньги за него? Главное — найти заинтересованное лицо. Даже на самый негожий товар можно найти покупателя. Надо только хорошо постараться. С этой спасительной мыслью Эпштейн и отправился в полицейский участок.

Надзиратель Пепе Хусманос был неприятно удивлен, увидев перед собой международного взяткодателя, который, как он полагал, в настоящее время должен был находиться на половине дороги от Аргентины до Израиля. Каждый, кто хоть раз в жизни брал с кого-нибудь и за что-нибудь взятку, знает, как неприятно видеть того, от кого ты эту взятку получил. Потому что это некстати появившееся лицо сулит тебе различного рода неприятности: от увольнения до расстрела нежелательного свидетеля, каким он, Пепе Хусманос — да спасет его пресвятая дева Мария! — несомненно, являлся.

Вступая в беседу со своим змеем-искусителем, Пепе Хусманос был мрачен и хмур, как грозовая туча над Кордильерами. В ходе разговора он постепенно оттаивал и светлел, насколько позволяла ему присущая южноамериканцам смуглость. Разумеется, сеньор не был первым, кто предложил деньги за этого проклятого blanco. Si, senor, si, он хорошо помнит этих людей. Впрочем, не так уж и хорошо, чтобы назвать сеньору их адреса. Да, сеньор, разумеется, десятидолларовая купюра может несколько обострить его память. Она не фальшивая? Благодарение святой деве Марии, сеньор, вы не представляете, сколько сейчас расплодилось мошенников, которые так и норовят обмануть бедного карабинера, у которого не хватает средств для воспитания многочисленного семейства! Три дочери, сеньор, и каждая скоро будет на выданье, да еще пять сорванцов, на которых одежда и обувь прямо горят, да еще эти бесконечные родственники, которые постоянно приезжают для того, чтобы объесть семью бедных Хусманосов… Si, senor, si, Пепе Хус-манос понимает, что сеньор очень занят и не имеет времени выслушивать его рассказы о своей многочисленной родне. Но если бы сеньор знал, как трудно приходится Пепе, ведь зарплата надзирателя такая маленькая, а родственников, прибери их святая дева Мария, так много… Да, сеньор, сначала приходили двое. Один был высокий, а другой невысокий и коренастый, но они Пепе Хусманосу совсем не понравились, Пепе, сеньор, понимает в людях, поэтому он им и отказал, тем более что платили они не то рублями, не то рупиями, но "ведь сеньор понимает, что в наше время это не валюта? А 'самое главное, что они все хотели оформить в кредит! Вы Представляете, senor? Нет, сеньор, Пепе не знает, как их найти. Судя по одежде и деньгам, которые они предлагали, вряд ли 'эти люди будут проживать в каком-нибудь приличном отеле, скорее всего они поселятся на каком-нибудь постоялом дворе, где обычно селятся пастухи и фазендейрос… Нет, сеньор, 'эти люди никак не представлялись… Но были и другие, сеньер! , Сеньор, Пепе Хусманос порядочный человек, он не может назвать этого человека. Речь идет о чести дамы, вы ведь понимаете меня, сеньор? Пепе Хусманос настоящий джентльмен, он никогда не сможет назвать ее имя и тем самым затронуть честь женщины… Вы говорите, двадцать долларов, сеньор? О-о, сеньор, вы так добры к бедному Пепе Хусманосу, но вы ведь понимаете, что речь идет-о женщине, а честь женщины стоит гораздо дороже двадцати долларов. Конечно, и эти деньги могут помочь бедному семейству Хусманос, но… Постойте, сеньор, куда же вы прячете деньги? Ведь деньги не главное, главное — справедливость и истина, давайте ваши двадцать долларов, Пепе Хусманос понимает, что вы тоже нуждаетесь, иначе бы ваша благодарность не ограничилась бы этими двадцатью долларами… Но Пепе Хусманос может надеяться на вашу честь? Вы ведь не станете разглашать имя бедной женщины? Вы ведь не дадите трепать это имя продажным газетчикам, сеньор? Si, senor, si, я понимаю, что вам некогда. Совершенно согласен с вами, сеньор, не будем тратить время попусту. Наклонитесь к моим губам, сеньор, это имя не стоит доверять коридорным стенам. Итак, сеньор, имя этой дамы — Мария де ля Гранту. Теперь вы понимаете, почему я не назвал его сразу? Разумеется, она действовала через посредника. Нет, сеньор, Пепе Хусманос не может назвать имя этого посредника, Пепе — кабальеро, он не может поступиться честью… Впрочем, вы правы, сеньор, пять долларов меняют дело. Это Хорхе де Нуньес, вы его всегда до сиесты можете застать в местном суде…