Вокруг света на «Полонезе» - [12]

Мне кажется, что в постоянном поиске пути на морском бездорожье важно знать не только законы навигации. К примеру, я чувствую запах водорослей и рыбы вблизи мелей, берегов и в толчее течений. А шум приближающегося шторма, хлопанье парусов или лязг гребного винта проходящего неподалеку судна способны поднять меня на ноги, даже если я сплю. Тоненький лучик маяка среди черных туч я увижу намного раньше, чем покажется его полный свет… Это инстинкт мореплавателя, о котором мы забываем, постоянно пользуясь разными пособиями по навигации и приборами.

Есть ли такое понятие «инстинкт мореплавателя», я не уверен, но по-моему в критические минуты на море он необходим так же, как знание девиации компаса или деклинации солнца. Более того, если и следует где возродить его, то только на парусных яхтах. Здесь простое прикосновение ветра к лицу или вид раскачавшихся волн скажет о состоянии моря больше, чем показания прибора.

Такое наивное открытие приходит мне в голову не впервые и оно, как всегда, возвращает хорошее настроение. Я принимаюсь за поздний обед и вспоминаю, как несколько лет назад был в далеком Галифаксе безработным докером. А теперь вот направляюсь в Америку в несколько ином качестве…

И пусть у меня разбит нос, изранены руки и давно не мыта голова, пусть мне приходится есть вонючий рис и бояться надвигающегося шторма или столкновения с другим судном, — все равно я счастлив. Море дорого мне, оно мой друг.

Остров Сейбл

Ночь. Густой, как сметана, туман можно, кажется, пощупать руками. Огонь на мачте освещает лишь края парусов, резко выделяющиеся в темноте. Туман словно разрезан на длинные полосы, тянущиеся за яхтой, как и пенистый хвост за кормой. Ни впереди, ни позади не видно ни зги. Я напрягаю слух и зрение, но слышу только шум воды и барабанную дробь брызг, с силой бьющих по натянутому полотну парусов. Мне ясно, что, когда я увижу или услышу что-нибудь в этом тумане, будет слишком поздно.

Мокрый с головы до пят, я спускаюсь вниз и, не снимая штормовой одежды, склоняюсь над картой. Еще раз прослеживаю путь от своего последнего местоположения, определенного вроде бы неплохо. Потом включаю приемник. Мне не нужно настраивать его: уже несколько часов он работает на одной частоте. Я не принимаю никаких сообщений, не проверяю время, не слушаю музыку. Кручу ручку только с одной целью — услышать передаваемые морзянкой буквы «с-а» и звучащую затем одну ноту. Поворотом антенны определяю пеленг на радиомаяк.

Идя к югу, я все же не теряю надежды, что ветер переменится, и остров Сейбл останется по левому борту. С каждым часом и каждой милей приближается к нему «Полонез», и радиосигналы звучат все громче.

Пожалуй, не найти на атлантических трассах моряка, который не слышал бы об острове Сейбл. Эта песчаная коса, расположенная на краю шельфа в нескольких десятках миль от побережья Новой Шотландии, сеет страх с тех пор, как появились в этих водах первые парусники. У ее берегов затонули сотни судов, и не только парусных. Здесь — настоящее кладбище кораблей.

Низкий пустынный остров плохо виден даже в хорошую погоду. У его берегов встречаются два течения — теплый Гольфстрим и холодное Лабрадорское. В результате здесь господствуют туманы. К толчее течений добавляются еще нешуточные приливы и отливы (кстати, находящийся поблизости залив Фанди славится самым высоким приливом в мире). И в довершение всего остров Сейбл обладает способностью перемещаться, как вислянская отмель, только намного медленнее.

Понятно, что такое соседство для меня малоприятно, но именно в этом месте пролегает самый короткий путь к финишу. Потом мне кажется, что сесть на мель можно лишь из-за невнимательности. Я же крайне сосредоточен, чутко реагирую на изменение курса яхты, прислушиваюсь к каждому новому звуку и вскакиваю на ноги даже от звяканья ложек.

Бросаю взгляд на эхолот, лаг, проверяю скорость, потом смотрю на карту. Но разве хоть один прибор скажет мне, каковы сила и направление течения? «Полонез» идет со средней скоростью шесть узлов, но в этом кошмарном тумане кажется, что он мчится словно курьерский поезд, въезжающий в туннель, выход из которого завален лавиной.

Я не выдерживаю напряжения и делаю поворот на другой галс. А уже через полчаса жалею о потерянных милях и начинаю рассуждать сам с собой:

— Ты, что, боишься?

— Боюсь.

— Но ведь сейчас, с западной стороны острова, ты в безопасности.

— Здесь же мели!

— Нужно следить за эхолотом.

— А течения? Радиоизмерения не очень-то точны в таком трудном плавании.

— Кто тут смеет говорить о трудном плавании? Сам идет обратным курсом, удирая от опасности, теряет хорошее место в гонке и заодно чувство собственного достоинства! А ну, поворачивай на прежний курс, по крайней мере на полчаса твои страхи исчезнут…

Вел я этот «разговор» громко или про себя, мне сейчас не вспомнить, но поворот я сделал и через полчаса «начал бояться».

Почти перед самым рассветом радиосигналы, направленные на остров, стали очень быстро меняться, словно сильное течение, до сих пор благоприятствовавшее мне, повернуло вспять и несло меня к радиомаяку. Через час я включил курсовую сирену на тот случай, если «Полонез» пожелает самостоятельно завернуть на «кладбище кораблей», и завалился на койку с намерением поспать несколько часов непробудным сном. Мои воспаленные глаза слипались. Когда я встал, над туманом светило солнце.