Вокруг Света 2009 № 03 (2822) - [23]

В мае чехословацкое правительство объявило частичную мобилизацию, а немецкие боевики перешли уже к неприкрытому террору: убийствам и похищениям чиновников, офицеров и активных антифашистов. И вот в этой ситуации обеспокоенные западные державы не нашли ничего лучшего, как прибегнуть к одиозному ныне «умиротворению». В Чехословакию отправился со специальной миссией лорд Уолтер Рансимен, который по возвращении в Лондон представил властям доклад: требования судетцев, в общем, обоснованны. В сентябре глава английского кабинета сэр Невилл Чемберлен несколько раз встречался с Гитлером. Тот жестко настаивал на самоопределении немецкой области — по итогам плебисцита, который следует немедленно организовать. Результаты его были легкопредсказуемы, но такая комбинация позволяла придать происходящему вид пристойности, и консервативный премьер с радостью за нее ухватился.

Под давлением Британии Чехословакия и ее главный европейский «союзник-гарант» Франция приняли немецкие условия. Однако Гитлера не устроил даже такой капитулянтский компромисс, да и истинную его цель, как мы знаем, составляли не Судеты. Фюрер упоенно демонстрировал всем, кто теперь в Европе истинный хозяин. 22 сентября он вдруг выдвинул новые требования — уже через неделю чехи должны безо всякого плебисцита эвакуироваться из области, оставив ее вермахту. Теперь события развиваются стремительно. Прага объявляет общую, а Париж — частичную мобилизацию. Активизируется другой союзник Чехословакии — СССР, который, впрочем, с самого начала кризиса демонстрировал решимость идти до конца. Еще в августе Сталин сконцентрировал на западной советской границе большую войсковую группировку, а Польшу (напрашивавшуюся на союз с Гитлером) предупредил: любое враждебное действие в отношении ЧСР может привести к советско-польской войне. Президент Эдуард Бенеш в своей резиденции в Пражском Граде получал неоднократные официальные заверения Москвы в поддержке и принимал их с немалой опаской. «Дружеская помощь», по его представлению, могла в данном случае оказаться не лучше вражеского нападения.

В последний момент со «свежей идеей» выступает тот же Чемберлен: надо срочно созвать международную конференцию. И вот 29—30 сентября в Мюнхене он встречается с Гитлером, итальянским дуче Бенито Муссолини и французским премьером Эдуаром Даладье (чехов не допустили к обсуждению судьбы их собственной страны). Соглашение достигается молниеносно и удивляет весь остальной мир: требования рейха полностью удовлетворены. Одновременно Англия предлагает Германии подписать еще и двусторонний договор. Две державы отныне обязываются решать все спорные дипломатические вопросы миром (как будто кто-то когда-либо в истории декларировал намерение решать их войной). Фюрер, мыслями уже на будущих полях сражений, легко подмахивает его, а для «наивного» британца это триумф. «Я привез вам мир», — объявляет он соотечественникам сразу по возвращении на родной остров. Миротворческая слава сэра Невилла продержалась меньше года.

Просчет или заговор?

Отгремели бои, мир переустроился с тех пор несколько раз, а спор о смысле произошедшего в 1938-м все длился. Дело не в том, что у кого-то были сомнения — Чемберлен и Даладье совершили в Мюнхене самое настоящее политическое предательство, спокойно отдав жертву на съедение хищнику. Франция и вовсе прямо, без всякого внятного объяснения нарушила официальные союзнические обязательства перед Чехословакией. Вопрос лишь в том: был ли Мюнхен роковой ошибкой лидеров западных демократий, свидетельством их моральной дряблости и безволия или частью какого-нибудь коварного плана? Это более чем серьезно, ведь фактически речь идет об ответственности за развязывание мировой войны. Вопрос о том, кто и зачем позволил Гитлеру ее начать, конечно, носит отнюдь не академический характер. Слишком глубокий след в исторической памяти, слишком болезненны отзвуки тех лет и на Западе, и на Востоке. Это, вероятно, каждому понятно. Сторонники «ошибочной» версии указывают на несколько обстоятельств. Во-первых, память о кошмаре предыдущей мировой войны и во Франции, и по ту сторону Ла-Манша была в конце 1930-х так жива, что любой нормальный человек стремился избежать повторения кошмара. «Сколь ужасной, фантастической и неправдоподобной представляется сама мысль о том, что мы должны здесь, у себя, рыть траншеи и примерять противогазы лишь потому, что в одной далекой стране поссорились между собой люди, о которых нам ничего не известно», — признавался впоследствии Чемберлен. Кроме того, и британский, и французский премьеры, как выяснилось, крайне преувеличивали боеспособность и мощь немецкой армии. Ну а если Гитлер столь силен, то, мол, мешать ему в деле объединения германского народа неразумно, а  вот уступки создадут шанс избежать всеобщего столкновения. Версия о «коварном плане» не менее стара, ею активно пользовалась еще советская историография. Она предполагает, что западные державы осознанно принесли Чехословакию в жертву, чтобы направить Гитлера на восток, на СССР. Тут-то и встает главное противоречие взглядов, до сих пор не преодоленное. Кто все же виноват? Следует ли считать мюнхенский сговор переломным моментом на пути к войне, а советско-германский пакт о ненападении в августе 1939-го — вынужденной и судорожной мерой по защите Советского Союза? Или же, напротив, не успевшие взойти плоды вынужденного Мюнхена были затоптаны преступным пактом Молотова — Риббентропа, который позволил немцам напасть на Польшу? По нашему мнению, простая логика подсказывает, что события сентября 1938 года определили последующие, а не наоборот. Но вместе с тем надо понимать, что англо-французский договор с Германией, независимо от того, был ли он заключен по глупости или злому умыслу, стал возможен только потому, что Британия, Франция и сама Чехословакия даже перед лицом прямой угрозы опасались фашистов меньше, чем большевиков.