Вокруг Света 2003 № 11 (2758) - [10]
Последнее поступление в восточную коллекцию произошло во время Гражданской войны. На Туркестанском фронте была захвачена крепость Старая Бухара. Трофеи, добытые при военной операции, оказались предметами весьма ценными: десять бухарских ружей, две сабли вождей ферганских басмачей Мадамин-бека и Куршермата, а также вещи из личного реквизита эмира Бухарского – шашка, сабля, инкрустированная алмазами, халат, расшитый золотом, жемчугом и драгоценными камнями. Все плененное добро было доставлено непосредственно в поезд командующего Туркестанским фронтом М.В. Фрунзе, который в 1921 году и передал бухарские сокровища в дар Иваново-Вознесенскому губернскому музею.
Восток, будучи объектом нескончаемых геополитических искушений, являлся поводом постоянных приступов востокомании в виде модной интеллектуально-эстетической забавы. Восточный фактор вообще прочно засел в российском сознании рубежа XIX—XX столетий. Ученые, дипломаты, военные, художники, артисты, аристократы, купцы, чиновники – самые разные слои российского общества оказались вовлеченными в интенсивный социально-экономический и культурный обмен с доселе неведомыми странами. Среди собирателей знаков и образов восточных цивилизаций обычно оказывались люди, чье пребывание в этом регионе диктовалось профессиональной необходимостью – дипломатическими миссиями, историческими и этнографическими экспедициями, лингвистическими исследованиями. Но у купца первой гильдии Дмитрия Бурылина была собственная миссия на Востоке. «Восточная коллекция» – более чем условное название основного раздела бурылинского собрания – охватывает территориально всю азиатскую часть Евразии вкупе с близлежащими островами. Ближний и Дальний Восток, Средняя, Центральная и Юго-Восточная Азия – от Кавказа до Японии и от Персии до Тибета – каждый уголок нашего континента оказался охвачен неукротимым духом ивановского подвижника, в несметных количествах свозившего на родину многочисленные свидетельства нездешних цивилизаций. Модели пагод, уникальное оружие, произведения искусства и просто бытовая утварь, ювелирные украшения, а также многочисленные посохи, веера, всевозможные колющережущие приспособления в ножнах и без, бронзовые сосуды, фарфор и фаянс, лаковые чайные столики, футляры для вееров, шкафчики, ширмы – все это предметное пиршество складывалось пылким умом Дмитрия Геннадьевича в поистине гигантскую шифрограмму, скрывающую в своих многочисленных изводах только его личную «карту мира».
Но имеются среди всей этой красоты и свои сенсации. В начале 1960-х годов в фонды Художественного музея внезапно распределили еще 4 предмета из бывшего бурылинского собрания. Они представляли собой невзрачные, весьма потрепанные рулоны старого холста, обозначенные не иначе, как «портреты персидских шахов работы неизвестных художников». Появление в российском провинциальном музее образцов светской живописи Ирана эпохи Сефевидов – сам по себе случай беспрецедентный. Как известно, ислам сурово порицает любую изобразительность в отношении людей и животных. И хотя шиитский Иран XVI—XVII веков практиковал в подобных вопросах вариант смягченного, светского догматизма, изображение людей все же оставалось привилегией сугубо «внутреннего» использования. В этом смысле парадные портреты персидских правителей являют пример редчайшего исключения из правил, вызванного, так сказать, производственной необходимостью. Портреты первых лиц государства в Иране часто служили предметом дипломатического обихода и предназначались в виде памятного сюрприза послам, консулам и дипломатам дружественных держав, чья религиозная принадлежность не чуждалась антропоморфных изображений. Естественно, что круг потенциальных адресатов таких живописных подарков был предельно узок, потому в наши дни каждое новое свидетельство этой уникальной традиции в искусстве Ирана сродни настоящей сенсации.
Писание подобных полотен было делом крайне ответственным – заморским гостям предлагалось поверить в богатство и утонченную роскошь персидского двора, персонифицированного в образе великолепного правителя-героя. Вельможные шахи из бурылинского собрания максимально парадны. Кукольно-истонченные пропорции фигур контрастируют с декоративной изощренностью их одеяний и атрибутов власти. На двух холстах из четырех представлен редкий пример конного парадного портрета, восходящего к древнейшей восточной иконографии конного воина-героя. «Ангелоподобный шах Сулейман Сафави», написанный в 1726 году «преданным ему Коломом Али Фалсафа», – в сходном духе выдержаны все подписи на портретах, призванные ввести в курс дела их будущего владельца.
Последнее, что стоит отметить в восточном разделе, это впечатляющее оружейное собрание, бывшее предметом особой заботы Дмитрия Геннадьевича. Лезгинские кинжалы, пистолеты кавказской и турецкой работы, копья, секиры, трезубцы, шашки и сабли, шлемы, щиты работы персидских и индийских оружейников, китайские сабли и мечи, самурайские доспехи – способны поразить воображение самого искушенного знатока. Кульминацией этого милитаристского раздолья является «меч палача, которым рубят головы в Китае» – грандиозных размеров клинок с двуручной рукоятью. Впервые этот замечательный экспонат был представлен широкой публике в нашумевшем проекте Ивановского художественного музея «Паспорт Бурылина».
