Вокруг Света 1996 № 11 (2674) - [3]

Немало в горах и пещер, где, по преданию, спрятаны несметные сокровища разбойников, грабивших торговые караваны. Ведь именно здесь, через перевалы, проходил Великий шелковый путь. Надо сказать, что путь этот действует до сих пор. Правда, теперь он называется по-другому — Великий опиумный путь.

Анашу на Памире курят многие, считая это безобидным баловством. Некоторые из моих знакомых недоумевали, почему это я отказываюсь взять на дорожку немного «травки». Но анаша — это цветочки в сравнении с опиумом, который, подобно золоту, притягивает контрабандистов всех мастей, независимо от цвета кожи и национальности. На афганской территории, недалеко от озера Зоркуль, действует наркорынок, где опиум продают по баснословно низкой цене. Именно оттуда начинается Великий опиумный путь, ведущий прямиком в Москву, а затем и в западные страны. Иногда местные жители помогают властям отлавливать многочисленных контрабандистов, пробирающихся тайными горными тропами в обход патрулей. А иногда случается и наоборот. Разговор примерно таков: «Поделишься товаром, помогу обойти заставу, нет — сдам пограничникам со всеми потрохами».

Однажды, когда я уже покинул джайло и шел один, трое парней на лошадях приняли меня за таджикского контрабандиста (памирские таджики светловолосые, с европейскими чертами лица) и начали уговаривать — обещали провести кратчайшим путем в любое место всего за полкило опиума. В случае же отказа грозились сдать военным. В то, что я не имел к наркотикам никакого отношения, они поверить никак не хотели, и наша «мирная» беседа продолжалась около часа. Все это время я шел, а парни ехали за мной следом, держась на некотором расстоянии, потому как у них оружия не было, а я постоянно и недвусмысленно держал руку за пазухой, хотя ничего, кроме ракетницы и ножа, у меня с собой не было. В конце концов, впереди показалась дорога и неудачливые «рекетиры» ускакали прочь.

А через неделю, уже на обратном пути в Ош, меня арестовали и привезли в Гульчинский районный комитет национальной безопасности. Но начальник местного КНБ оказался хорошим человеком: здраво рассудив, что вреда от меня не может быть никакого, он разрешил мне осмотреть окрестности поселка, а после велел отправляться в Ош. Так я и сделал. Затем на попутках добрался до городка Хайдаркан, расположенного на северных склонах Алайских гор.

В Хайдаркане находится ртутнодобывающий завод — его построили еще в тридцатые годы. Поражает отношение местных жителей к ртути, которую здесь можно увидеть всюду, причем в самых неожиданных местах: на улицах — в трещинах асфальта, в школе, куда ее приносят дети, на базаре, где ее покупают для разных хозяйственных нужд — например, для изготовления грузил. На заводе же ртуть держат в открытых чанах и черпают иногда голыми руками. Никакой тревоги ни у кого из местных это не вызывает, и, что самое удивительное, хайдарканцы живут столько же, сколько, скажем, русские, белорусы или украинцы, да и болеют не чаще.

Из Хайдаркана я отправился вдоль рек Глоумыли и Ждайлису к ледникам Алайского хребта. Задача была одна — пройти и сфотографировать район к северу от ледника Абрагиенко, что мне и удалось сделать в течение своего десятидневного одиночного перехода. Это был самый трудный маршрут за все путешествие. На высоте четырех с половиной километров каждый шаг дается с огромным трудом, а когда берешь «категорийные» перевалы без альпинистского снаряжения, сердце, кажется, готово выпрыгнуть из груди. Но самым страшным испытанием стали поистине зимние морозы и ураганные ветры, внезапно настигшие меня посередине пути. Моя летняя экипировка от них, разумеется, не спасала, и каждую ночь я думал, что до утра, наверное, не доживу. Были, однако, и приятные события. Однажды, например, мне попались горячие минеральные источники (с температурой воды приблизительно 45 градусов), где я, как в ванной, просидел несколько часов подряд. Впоследствии это были в буквальном смысле слова самые теплые воспоминания об этом переходе.

Но больше всего я порадовался на восьмой день пути, когда внезапно вышел к ущелью, расположенному между двумя крутыми хребтами. Там, на четырехкилометровой высоте, лежало озеро, которое, как оказалось, не было нанесено ни на одну, даже самую подробную карту-километровку этого района. Озеро между тем было не маленькое: около километра в длину, 300 метров в ширину и, очевидно, не менее 20-30-метровой глубины. На моей же карте были обозначены куда более мелкие водные объекты. Возможно, озеро образовалось не так давно, в результате таяния ледников, спускающихся вплотную к его берегам с окружающих пятикилометровых вершин. Сфотографировав и обследовав неизвестный водоем, я назвал его озером Майя — в честь своей хорошей знакомой — и в наступающих сумерках стал спускаться вниз, к лагерю.

Этот спуск чуть не стоил мне жизни, поскольку темнота наступила быстрее, чем я ожидал, а мой фонарик, как назло, день назад вышел из строя. Сначала я чуть не провалился в ледниковую трещину, затем упал со скалы, к счастью, оказавшейся не очень высокой, и едва не сломал ногу. Проклиная по дороге все горы, ледники и даже только что открытое озеро, я все-таки спустился к тому месту, где, по расчетам, должна была находиться моя стоянка, только вот в непроглядной темноте мне все никак не удавалось ее отыскать. Не помогали даже осветительные ракеты и тщательное прочесывание местности в течение часа — лагерь как под землю провалился. Наконец, спустя еще час, я случайно наткнулся на свои вещи и, наскоро соорудив ночлег, заснул как убитый, не почувствовав даже ночного холода...