Вокруг Света 1996 № 06 (2669) - [5]

Мы пошли. Хотелось идти только прямо, только по кратчайшему маршруту, связывающему две точки в океане — двух полубезумных от усталости людей и остров.

В течение нескольких ходок мы продвинулись основательно — лыжи отлично скользили по присыпанному снежным порошком льду. Но ничто в Арктике не продолжается долго, тем более хороший лед. Вскоре мы попали в побитый, раскрошенный сжатиями лед.

Миша: — Мы называли такие места — ледовые реки. Огромное пространство отдельных льдин, разбитых на куски. В любое мгновенье это месиво могло расползтись по швам. Иногда льдины смерзались в безумном нагромождении...

Снег стал вязким, скольжение ухудшилось — казалось, килограммы снега прилипли к нашим лыжам. Мы уже не ехали, а с трудом переставляли ноги. Почти два месяца мы чувствовали, что ноги наши тяжелые. Я знал, что «забитые» ноги не смогут долго выдерживать нагрузку. Идти долго — да, сможем. Но нести груз — нет. А тут к весу снаряжения и нашей усталости прибавились еще и снежные гири на лыжах.

Ричард сказал: «Я теряю веру...»

Ричард: — И вправду, мне казалось, что мы продвигаемся так медленно, что не успеем к самолету, который через 20 часов должен был прилететь на Уорд-Хант. Но Миша постоянно твердил: «Прогресс есть. Видишь, гора постепенно увеличивается». Но это было похоже на самовнушение.

Миша: — Мы делали тяжелую, но малоэффективную работу. Значит, нужно было остановиться, не было смысла окончательно выбиваться из сил. Был полдень, и логичней было бы дождаться ночи, температура понизится, и снег станет другим.

Ричард: — Наверное, это был наш последний лагерь. Приближалась последняя ходка. Удивительно, что после стольких дней на льду нам приходится драться с Арктикой до последней мили.

Миша: — Да, последний день начался неудачно. Снег по-прежнему налипал на лыжи. Наверное, пришло время привыкать к тому, что даже в ночные часы температура вряд ли будет отрицательной. Значит, нужно забыть об удобном снеге и о хорошем скольжении... Вдруг я вспомнил, что в детстве, когда у нас не было специальных мазей для лыж, мы использовали обычную свечку.

Ричард: — Руками очистили поверхность лыж, немного подсушили и стали растирать свечной воск. После этой нехитрой операции лыжи стали скользить замечательно! Тут рассеялась белая мгла, и мы увидели, что остров стал ближе. Но едва воодушевились, как снова попали в полосу ледовых рек. Было очень тихо, три утра. Арктика выглядела поистине прекрасно. В полуночном свете (впрочем, его не отличишь от дневного) мы увидели, что трещины совершенно не двигались, и это было необычно, потому что именно ранним утром они начинали обычно открываться. И я сказал Мише: «Похоже на то, как Пушкин описывал Спящего великана. Если будем шуметь, то разбудим его, и тогда трещины начнут открываться». Миша ответил: «Да, нельзя громко разговаривать».

Но где-то позади уже слышался глухой шум — это начал двигаться лед. Однако мы немного опережали надвигающуюся лавину...

В какой-то момент я вдруг потерял уверенность: нас и найти-то будет невозможно среди этого хаоса, да и ни один вертолет не сможет сесть на изрезанный трещинами лед... Вокруг все было разломано, все время приходилось перебираться с одной льдины на другую, иногда просто некуда было идти. Мы метались из стороны в сторону, вправо, влево...

Миша: — Скоро должен был прилететь самолет, а наша скорость катастрофически падала — теперь мы с трудом проходили меньше мили за ходку... И тут, не сговариваясь, мы остановились для того, чтобы избавиться от ставшего лишним снаряжения.

Ричард: — Мы выбросили сани, котелки, внутренний слой палатки, запасную печку, спальные мешки и коврик, личные вещи, нижнее белье, запасные палки и лыжи, почти всю аптечку, видеокамеру «Сони», запасные видеокассеты, термос... 40 минут разбрасывали по снегу вещи — это уже не нужно, это выбрасываем, это оставляем... Как только двинулись в путь без саней, лишь с рюкзаками, то сразу же смогли увеличить скорость почти вдвое.

Внезапно уткнулись в почти вертикальную трехметровую ледяную стену — мы назвали ее Великой Китайской стеной. И только взобравшись на нее, поняли, как замечательно, что у нас уже нет саней и не нужно их втаскивать за собой на это трехметровое препятствие.

А после стены мы попали в огромное море с плавающими кусками льда. Нужно было мгновенно принимать решение — выбрать именно ту льдину, на которую можно опереться, но опереться лишь на мгновенье, задерживаться нельзя было ни на секунду — ледяные комки мгновенно погружались в воду. И в умении выбирать путь Мише не было равных.

Миша: — Да, если Ричард лучше чувствует место, где нужно переходить трещины, то я больше разбираюсь в льдинах. Мы прыгали с льдины на льдину, словно среди болота — с кочки на кочку. Я предложил переходить такие места необычным, как бы стелющимся шагом — немного похожим на движения конькобежцев. Мы скользили по ледяным кускам на полусогнутых ногах, очень быстро — стоило задержаться на мгновенье, как хлипкий островок тут же тонул...

Мы летели к берегу. Уже совсем рядом был шельфовый ледник, мы уже видели старую палатку, в которой когда-то жили гляциологи... До берега оставалось около двух миль. Я хотел попробовать лед, наклонился, чтобы ткнуть впереди палкой, но неожиданно скатился вперед и оказался по пояс в каше из снега, льда и воды. И не зря я сравнивал это месиво с болотом — и впрямь меня стало постепенно засасывать все глубже и глубже... Кое-как я подтащил себя к берегу, вцепился руками в кромку льда: «Ричард, я не смогу вылезти. Боюсь потерять лыжи...»