Вокруг Света 1995 № 10 (2661) - [15]

В один из таких дней, во время чая, секретарша Мики вдруг поставила передо мной банку с красивым соком. На дне банки лежал десяток зеленых слив.

— Это вам, Зотиков-сан, от мамы подарок. Это слива-уме. Ее мама сделала восемь лет назад.

К концу чая пришла еще одна секретарша, она лучше говорит по-английски, и когда она узнала, что Мики дала мне консервированных уме, она объяснила мне, что это вино из уме. А консервированные уме выглядят по-другому. Она вдруг полезла в сумку и достала две зеленых небольших сливы, протянула их мне. Я тут же потянул их в рот попробовать.

— Стойте, стойте! — закричали, замахали руками все королевы чайной церемонии. И по тому, как испуганно они махали руками, я понял, что эти сливы нельзя есть.

Потом, когда все успокоились, одна из них объяснила мне, что эти сливы еще не спелые, поэтому содержат яд. Но хороши для консервирования (или для изготовления вина? — не понял я).

На следующий день я побывал у своего знакомого учителя. Увидев мои записи о «сезоне дождей», он вдруг сказал что-то своему сыну первому (не старшему, а первому, хоть он у него всего один), и через минуту сын вернулся с блюдечком, на котором лежали темно-фиолетовые круглые плоды, чуть больше крупной черешни. Рядом лежали тонко нарезанные ниточки чего-то фиолетового.

— Пробуй. Это плод той сливы-уме, — сказал хозяин, глядя на меня добрыми глазами.

Плод оказался соленой сливой, маринованной, даже горьковатой, немного сладкой и с крупной косточкой.

— Еще сто лет назад у нас было так мало еды в Японии. Обычной едой японца был рис и соленые сливы-уме сверху.

Лисица крадется к дыне

И снова я обращаюсь к Басе. Теперь к стихам, которые привлекли мое внимание еще в Москве своей несуразностью, что ли.

Во тьме безлунной ночи

Лисица стелется по земле,

Крадется к спелой дыне.

«Разве лисица ест дыни? — спрашиваю я себя. — И зачем ей красться во тьме безлунной ночи за дыней? Дыня убежит? Или дыни так охраняют?»

Но дыня так часто встречается в стихах Басе, что я начал думать, что в Японии все едят только дыни. И чуть было не купил одну при первом походе в магазин. Маленькие, типа нашей «колхозницы» (забытое слово), — дыни лежали на самом виду, аккуратно обвитые сеточками. Но когда посмотрел на цену, вздрогнул. Такая дынька в пересчете стоила около 10 долларов, а десяток бананов — в двадцать раз дешевле.

Когда познакомился с американкой китайского происхождения, Авророй, спросил ее, что она думает о цене дынь в Японии. Она даже руками замахала — цена оказалась слишком большой и для американцев. Но потом она посерьезнела и сказала, что для японцев есть что-то священное в слове «дыня» и самой дыне. Поэтому она героиня многих сказок и рассказов.

— Может, потому что она похожа на модель солнца? А солнце здесь главное божество, — высказала она предположение.

В очередной «чай» в моей лаборатории в три часа дня, сидя за столом с мисс Ота (или Ота-сан) и мисс Танигава (Танигава-сан), которую я сначала звал Мики, а потом понял, что здесь так не принято, я спросил профессора Ямамото о дыне издалека:

— Удивительно, как много места в поэзии Басе отведено дыне. Почему это?

Теперь уже удивился профессор:

— Как, Басе пишет о дыне?! Но дыня (по-английски — мелон) появилась в Японии всего сто с лишним лет назад. А Басе писал триста лет назад. Дыня была завезена сюда то ли из Европы, то ли из США. Поэтому она и по-японски называется почти так же: мерон (это потому, что мы «л» плохо выговариваем). А до этого в Японии был лишь плод, похожий на дыню, но он больше все-таки походил на огурец, а по вкусу был почти несладкий... Этот плод называется «ури».

Так мне и не удалось подойти к тайне дыни в этот раз. Единственное, чего я мог добиться от русской переводчицы, так это то, что она слово «ури» перевела, как «дыня». Оказалось, формально она права. В англо-японском словаре, изданном крупнейшей компанией «Марузен» в Токио в 1988 году и выдержавшем уже двадцать пять изданий, написано: «Дыня — мелон (англ.), мерон (яп.). Японская дыня — ури».

Но, заговорив о дыне, за которой в темноте безлунной ночи кралась лисица, я думал больше не о дыне, а о самой лисице. И вот однажды, после занятий гимнастикой, Сезко, которая негласно опекала меня, пригласила меня на прогулку и заодно сводила в храм, чтобы посмотреть старинный памятник Будды.

Увидели Будду, а потом по дороге подошли вдруг к шрайну, то есть к синтоистскому храму. У входа и во многих местах храма было много скульптурных изображений сидящей собаки — по тому, как она держала свой хвост трубой, ее можно было принять и за кошку. Я спросил, кто это, и Сезко ответила:

— Лисица. Этот храм посвящен лисицам, Игор-сан. Он называется храм Инари, или Лисицы. Вы видите — многие фигуры имеют на себе красные, кумачовые передники с письменами, — просьбы о помощи или слова благодарности молящихся. Ведь лисы обладают магическими способностями перевоплощаться в других животных или даже в людей. А люди, умирая, часто принимают облик лисиц. Бог посылает лис к людям, как своих святых посланников, -говорила серьезно Сезко.