Вокруг Света 1994 № 08 (2647) - [15]

На Кенашиш, центральный рынок города, пошли уже просто для очистки совести. Рынок — большой, двухэтажный, крытый — был сплошь забит все той же пепси-колой, хотя название рынка было старинное, местное и означало «человек-рыба». Связано оно с легендой о неком человеке, который жил в пруду, когда-то существовавшем здесь, и заманивал людей в свое подводное царство...

Выйдя с рынка и стоя под поломанными часами у входа, я подумала, что пора начинать научный поиск таинственного каркадэ.

... Большое и довольно чистое здание Национального музея естественной истории внушало надежду. Но многие залы были закрыты. «У сотрудников свои проблемы», — пояснил молодой экскурсовод Салвадор Круш, высокий худой анголец, сидевший у входа с учебником биологии. Он любезно показывал нам многочисленные витрины с раковинами, и Лена, милая молодая женщина из «Юралекса», переводила его не слишком подробный комментарий. Здесь были собраны раковины-деньги — «зимбуш», раковины-пуговицы (сейчас предприятие по производству этих пуговиц не работает), раковины, которыми в провинции Намиб украшало себя племя мамуила... Одна витрина была отведена под коллекцию раковин Реналду душ Сантуша, который подарил ее музею в память о брате, известном писателе Антонио Жатинтосе.

— А сам-то коллекционер жив? — спросила я.

— Да, живет где-то под Луандой, — ответил Салвадор.

— А нельзя ли найти его?

— О, это очень трудно, но я попробую... — нетвердо пообещал Салвадор.

В эту минуту в зал впорхнула шумная стайка школьниц (вход в музей бесплатный), и Салвадор поспешил к ним. Сделав им строгое внушение, он — из доброго расположения к нам (так он сказал) — открыл запертые комнаты, и мы увидели обитателей подводного мира: рыбу-шар, рыбу-хирурга, гаропу, тунца, акулу... У стены стояли стенды с бабочками, и, Салвадор оживился, заговорил бойко и весело. Лена едва успевала переводить. Оказалось, что он — энтомолог, учился на Кубе, окончил среднее специальное заведение. Каркадэ он, конечно, не знал. Но обещал обязательно разузнать у своих коллег и тут же позвонить.

Больше Салвадора Круша мы не видели и не слышали.

Осечка с музеем еще не окончательно добила меня, и я попросила Юру съездить со мной в Ботанический сад. Говорили, что есть такой в Луанде и что там собраны всякие редкости.

... В это рабочее пасмурное утро народу в саду было мало. Только в беседке, полускрытой высоким кустом жакаранды с шапкой оранжевых цветов, кучковались бомжи. Садовник копался возле растений, рабочий тащил шланг. Дорожки были усыпаны листьями, сучьями, многие деревья выглядели засохшими. Из-за заборчика, огораживающего площадку с горшками, нас кто-то окликнул. Потом к забору подошел сухощавый пожилой человек. Познакомились. Это был Мартино Сарайво. Мартино сказал, что родился здесь неподалеку и, сколько себя помнит, помнит и этот сад; никуда не выезжал, кончил четырехклассную аграрную школу и всю жизнь работает здесь.

— Этот сад существует с 1945 года, а вот там, — Мартино махнул куда-то в сторону ограды, за которой ярко зеленели деревья, — более старый, маленький. Сейчас его приватизировали, а наш получает дотацию от государства, но она такая мизерная... С трудом содержим 15 человек, постоянные проблемы с водой... Если бы хорошо организовать дело, можно было бы много продавать, покупают охотно. Вот при португалах... — Мартино незаметно вздохнул.

Я огляделась. Нас окружали высокие кокосовые пальмы, раскидистые акации, эвкалипты... Прав, конечно, старый садовод: могло бы быть очень красиво и доходно.

— Какое тут в саду самое-самое ангольское дерево? — спросила я.

Мартино повел нас по тропинке в дальний угол сада. Там высоко над оградой поднимался толстый ствол, словно сплетенный у основания из многих мускулов, а в небе зеленела шапка листьев.

— Это мафумейро, его древесина идет на строительство каноэ, — сказал Мартино.

— А самое редкое растение? — мне хотелось подвести разговор к каркадэ.

— Ботсванская роза, — садовник подошел к невысокому кусту с широкими листьями, росшему неподалеку. — Цветы у нее обычно красные и белые, очень красивые. Но наша не цветет, уход нужен, — и Мартино Сарайво снова вздохнул.

О каркадэ старый садовник не слышал.

Мне оставалось заглянуть в гомеопатическую аптеку. А вдруг? Туда мы направились с Сашей — кажется, уже весь «Юралекс» включился в поиски... Аптека была маленькая, вся пропитанная терпким запахом трав. Продавец-анголец, выслушав нашу просьбу, стал доставать баночки, коробочки, пакетики. Но все они были импортные.

Саша, склонный к рассуждениям, стал думать вслух:

— Почему нас преследует неудача? Во-первых, в Анголе нет культуры чаепития. Кофе — да, еще недавно ангольский кофе знали во всем мире. Если каркадэ — лечебный чай, он, возможно, скрывается под другим названием. Во-вторых, утеряна культура серьезных ботанических исследований. Вот в прошлом веке здесь работал швейцарец Фридрих Вельвич — неподалеку есть улица его имени, да и аптека, открытая им, работает до сих пор... Так вот, в провинции Намиб он открыл растение, листья которого стелятся по земле и привлекают насекомых, растение питается ими. Оно теперь так и называется — вельвичия мирабилис. Думаю, что кто-кто, а этот исследователь флоры нам бы помог.