Вокруг Света 1994 № 03 (2642) - [35]

В поведении Чжан Имоу нет вызова, позы. С редким благородством и спокойствием он защищает свои взгляды, не снисходя до перепалки. Лишь когда в разговоре возникает «его тема» — ритма, цвета — он вспыхивает каким-то шальным огнем.

Цвет — та точка, где наш мозг впервые соприкасается со Вселенной, размышляет Чжан Имоу. Его тревожат переходы цвета из одного качества в другое, их сочетания, комбинации. Но любит он цвета первичные, не поддающиеся разложению, — красный, желтый, синий. Ему близки густые краски северного Китая, как и все, что свойственно этим широтам: острая соленая пища, жесткий грубоватый говор. На юге все мягче.

Его любимый цвет — красный. Огонь. Пульсация жизни. Ее драматизм. Красный — цвет восходящего солнца — любят в народе. Недаром на Новый год хозяйки следят за тем, чтобы хоть капелька красного где-нибудь да появилась. На дверях, стенах, окнах наклеивают красные полоски бумаги с золотыми иероглифами благопожеланий.

Красные фонари — китайская традиция. Они вывешиваются перед входом в дом по случаю праздника, свадьбы, рождения наследника. Но в фильме «Высоко висящие красные фонари» они загораются на флигеле той наложницы (их четыре), которой приходит черед осчастливить старого хозяина...

Феномен Чжан Имоу вызвал в китайском обществе шквал эмоций. Равнодушных не было. Публика интуитивно хочет лести, а он не льстит, заставляет работать души.

«Картины воспевают убожество, бедность, феодальные предрассудки, темные стороны китайского характера» — так размышляли те, кто не принял Чжан Имоу. Люди, настроившиеся на его волну, возражали: «Нет ничего спокойнее стоячей воды, да и идеальный человек, по учению Конфуция, видит истоки душевного покоя в вечном беспокойстве. В фильмах Чжан Имоу — художественное откровение, дыхание правды, доверие к человеку». «Национальный характер един. Зачем попусту рассуждать, что лучше — свет или тьма, покой или движение. Одно переходит в другое. Так и национальный характер. Это сплав противоречивых качеств. В нем многое восхищает: усердие, бережливость, трудолюбие. Но, с другой стороны, эгоизм, консерватизм, покорность, узость мышления... Взгляните на графическое изображение двух китайских космогонических категорий «инь» и «ян», которые есть начало и конец всего сущего. Инь — Луна, Земля, женское, слабое, текучее. Ян — Солнце, Небо, мужское, сильное, твердое. Они изображаются в виде полуизогнутых половин, готовых перейти одна в другую, присутствуют друг в друге...»

Чтобы передать образ того мира, которым Чжан Имоу дышал и мучился, ему, поначалу оператору, мало было камеры, даже разговаривающей его языком. Он хотел выразить себя в цвете, звуке, ритме, тембре голоса, паузе. И он стал режиссером. Но сначала Чжан Имоу неожиданно сыграл главную роль в фильме другого режиссера «Старый колодец». Коллеги заметили: «Играть не умеет, но какая правда!» Кстати, фильм получил «Гран-при» в Токио, а Чжан Имоу — приз за лучшую мужскую роль.

С самого начала китайские кинематографисты находились под влиянием эстетики традиционного театра. Вот, например, какими видел трактат XVIII века «Зеркало просвещенного духа» некоторых персонажей. Богатый: вид довольный, глаза улыбающиеся, щелкает пальцами, голос мягкий. Бедный: вид удрученный, взгляд неподвижный, плечи сутулы, под носом мокро. Публика привыкла к канонам. Чжан Имоу никаким канонам не следовал. Играл так, словно и не играл. Случайность? Китайская мудрость гласит: «Прежде чем нарисовать бамбук, надо создать его образ в душе». А Чжан Имоу давно вынашивал тот образ крестьянина.

У каждой нации — свои нравственные ценности, и в традициях Китая скорее целомудренность, поэтому многие говорят: пусть чувственные сцены будут уделом западного кинематографа. Так нередко размышляли и мои собеседники, когда я касался этой щекотливой темы.

Но была иная точка зрения. В старину говорили, что произведение живописи может быть вульгарным в пяти случаях: если вульгарен дух, ритм, кисть, замысел или сам художник. Во всех остальных случаях о какой вульгарности может идти речь? Я предлагаю Чжан Имоу высказать отношение к этой формуле. На мой взгляд, она очень китайская, и я был почтя уверен, что режиссер присоединится к древним. Но реакция Чжан Имоу была иной: «Мысль верная, но почему именно пять, почему предел? Не так ли мы ограничиваем мировосприятие современного молодого парня почему-то четырьмя признаками: верность идеалам, нравственность, культура, дисциплинированность». Выходит, Чжан Имоу выступает против традиций?

В эпоху Тан (VII — X века) в китайском обществе была популярна борьба «сянпу», говорил мне Чжан Имоу, состязались обнаженные женщины. Затем этот вид борьбы пришел в Японию. Это — сумо, и борются там мужчины. Кстати, в ту же эпоху Тан в Китае был культ полного женского тела. И когда мы хотим снять некоторые табу, то делаем это, считает Чжан Имоу, ради достоверной картины развития китайского общества. Зачем ограничивать себя и присваивать право на истину. Традиции были разные.

Как заметил один знаток Китая, свобода в этой стране всегда имела плохой привкус — с ней связывали представление о распущенности. И это была традиция. И вдруг люди из «Красного гаоляна», презревшие оковы, живущие естественно, без всяких условностей. Нарушение традиций? Не будем скорыми судьями. Ведь когда мы говорим: китайская традиция не делала акцент на индивидуальности, то имеем в виду прежде всего конфуцианство. Именно оно окрасило историю китайской культуры в самый интенсивный цвет. Но нередко в истории Китая возникало брожение умов, появлялись иные взгляды. Другое течение — даосизм — призывало стряхнуть оковы обязанностей, вернуться к жизни естественной, близкой к природе. Даосская концепция непрерывного изменения, становления, потока, которым захвачен человек, особенно проявилась в искусстве. Недосказанность. Воплощение вечности как мига. Беспредельность пространства. Все это свойственно Чжан Имоу. И это тоже признак цивилизации, частичкой которой он является.