Вокруг Света 1994 № 01 (2640) - [34]

В ухо Грэйвена прошептали:

– Что здесь?.. Она спит?

– Нет. Мертва.

– Убита? – с интересом осведомился сосед.

– Да нет, кажется, сама закололась.

Никто не шикнул на них: никто из зрителей не был заинтересован фильмом по-настоящему. В пустом зале царило утомленное безразличие.

Фильм пока не кончился: оставались еще дети персонажей. Неужели эта бредятина захватит теперь и второе поколение? Но маленький бородач рядом с Грэивеном интересовался, похоже, только смертью Помпилии. Само то, что он появился в зале именно в этот момент, приводило его в восторг: Грэйвен раза два слышал слово «совпадение». «Если подумать, это просто абсурдно», – шепотом бормотал сосед. И: «совсем нет крови…» Грэйвен не слушал: он сидел, зажав руки между колен. Он, как уже много раз прежде, думал о том, что ему угрожает сумасшествие. Надо собраться… взять отпуск… пойти к врачу… (Бог знает, какая инфекция поселилась в его венах!) Вдруг Грэйвен осознал, что бородатый сосед обращается к нему.

– Что? – раздраженно спросил он. – Что вы сказали?

– Крови, говорю, должно быть больше, больше, чем вы можете представить.

– О чем вы?

Когда сосед говорил, он обдавал Грэйвена влажным дыханием – кажется, даже с капельками слюны. При этом в его горле что-то булькало – неприятный дефект речи.

– Когда убиваешь человека… – начал он.

– Это была женщина, – нетерпеливо заметил Грэйвен.

– Какая разница.

– И вообще убийство тут ни при чем.

– Это неважно.

Кажется, они вступили в абсурдные, бессмысленные пререкания в темноте.

– Я-то, видите ли, разбираюсь в этом, – сообщил бородатый коротышка с невероятным апломбом.

– В чем разбираетесь?

– В таких вещах, – неопределенно ответил сосед.

Грэйвен повернулся, пытаясь разглядеть его. Никак сумасшедший? Может быть, это предостережение – смотри, мол, и ты можешь стать таким же и так же будешь бормотать бессвязицу, подсаживаясь к незнакомцам в пустых кинозалах… Только не это. Господи, думал он. Нет! Я не сойду с ума. Он всматривался, но видел только темный силуэт.

А сосед продолжал говорить сам с собой:

– Разговоры, разговоры… Говорят, что это все ради пятидесяти фунтов! Но это ложь. Есть ведь причины и причины – а они вечно хватаются за самую очевидную, нет, чтобы в ней корень посмотреть!.. Тридцать лет – одни рассуждения. Простаки, какие простаки… – добавил он почти беззвучно, все с теми же нотками самомнения в голосе.

Так вот оно каково – безумие… Но пока он это понимает, он сам нормален – по крайней мере относительно. Может быть, менее нормален, чем искатели любви из Гвардейского парка на Эджвейр-Роуд. Но более нормален, чем этот тип. Поэтому бормотание безумца под аккомпанемент расстроенного пианино сильно воодушевило Грэйвена.

Коротышка опять повернулся к Грэйвену, обдав его брызгами.

– Убила себя, говорите? Но кто это узнает? Вопрос ведь даже не в том, чья рука держит нож…

Неожиданно коротышка доверительно опустил ладонь на руку Грэйвена. Ладонь была влажная и липкая. Грэйвен произнес с ужасом, когда возможный смысл сказанного дошел до него:

– О чем вы говорите?..

– Дело в том, что я-то знаю, – сказал коротышка. – Человек в моем положении волей-неволей узнает почти все…

– В каком… положении? – спросил Грэйвен. Он ощущал липкую руку соседа и никак не мог сообразить, дошел ли он уже до истерического состояния. В конце концов, может быть дюжина объяснений; например, испачкал человек руки… патокой… да, патокой…

– Отчаянный шаг, как вы бы сказали… – голос коротышки то и дело замирал в его горле. А на экране меж тем происходило нечто странное: стоило на миг отвлечься, и сюжет резко прыгал вперед. Так всегда с этими старыми лентами, где только актеры двигаются медленно, но какими-то рывками. Молодая дама в ночной сорочке рыдала в объятиях римского центуриона. Причем раньше Грэйвен не видел ни ее, ни его. Титр: «В твоих объятиях, Люций, я не страшусь смерти».

Коротышка как-то понимающе захихикал. Он снова говорил сам с собой. Было бы нетрудно игнорировать его… если бы не эти липкие руки. К счастью, сосед убрал их и схватился теперь за спинку переднего кресла. Его голова все время заваливалась на бок, как у ребенка-идиота. Вдруг он произнес – ясно, хотя и непонятно к чему:

– Бэйсуотерская трагедия.

– Это что? – спросил Грэйвен. Он видел уже эти слова на плакате у входа в парк.

– Что это?

– Вот эта трагедия.

– Представляете – они назвали Каллен-Мьюс (Мьюс – кварталы многочисленных лондонских конюшен, перестроенных в жилые дома.), эти грязные конюшни, – «Бэйсуотер».

Вдруг коротышка закашлялся – он повернулся к Грэйвену и кашлял прямо на него – как-то мстительно. Потом сказал:

– Минуточку, где же мой зонтик…

Он встал.

– У вас не было с собой зонтика.

– Мой зонтик, – повторил он. – Мой…

Казалось, коротышка вдруг потерял дар речи. Он протиснулся мимо Грэйвена к проходу.

Грэйвен пропустил его, но прежде чем за коротышкой упала пыльная портьера выхода, экран загорелся ярким белым светом – пленка оборвалась. Тут же зажглась пыльная люстра. В ее свете Грэйвен увидел, чем испачканы его руки. Нет, безумие тут ни при чем. Это факт. Он, Грэйвен, сидел рядом с сумасшедшим, который в каком-то квартале… как его, Колон, Коллен… Грэйвен подскочил и помчался к выходу. Черная портьера ударила его по лицу. Но было поздно – маньяк скрылся, а от дверей он мог направиться прямо, налево или направо. Поэтому Грэйвен бросился к телефонной будке и с необычным для себя чувством решительности и нормальности набрал «три девятки».