Вокруг Света 1992 № 12 (2627) - [11]

На причале нас встречали телеоператоры и газетчики. Молодой репортер из «Сан-Франциско таймс» тут же взял в оборот наших путешественников. Вопросы, которые он задавал, касались, конечно же, оценки подавленного августовского путча. Репортеру помогали сразу два переводчика. Первой представилась женщина.

— Марти Пэддок, а это мой сын, — она показала на репортера.

— Джозеф Сирокер, математик, шахматист и переводчик, что вам больше по душе,— отшутился высокий с короткой прической человек.

Русским Джозеф владеет блестяще, и я обратился к нему с просьбой — помочь в поисках «человека из Сан-Франциско». Джозеф оживился.

— Так это же готовый сюжет...

— Но у меня нет телефона.

— Не беда, — парировал Джозеф. — Соландер — редкая для нашего города фамилия. Попробуем.

Беглый поиск в телефонной книге — она здесь неотъемлемый атрибут любого таксофона.

— Вот видите, есть Соландеры, и всего двое.

Телефон первого не отвечал. Зато по второму ответили сразу.

— Нам повезло, это его родной брат, и он дал мне телефон вашего героя.

Конечно, больше всего в скороговорке Джозефа мне понравилось «нам повезло». Джозеф тут же дозвонился в далекую от Фриско Калистогу и после замешательства передал мне трубку.

Я с волнением и довольно быстро обрисовал детали нашего давнего знакомства. И сразу же нас пригласили вместе с Джозефом, который теперь уже поневоле становился соучастником «встречи через 35 лет» — так мы окрестили нашу «операцию». Условились на завтра.

Красный, вместительный, похожий на джип автомобиль Джозефа появился в назначенный час на причале, и мы двинулись к мосту Золотые Ворота, чтобы отправиться в глубь Калифорнийской долины в неведомую мне Калистогу. По дороге Джозеф поведал кое-что о себе.

Джозеф родился в Бессарабии. В 1956 году вместе с родителями переехал в Румынию, где жили все близкие. Там окончил школу, политехнический институт и инженером-компьютерщиком, опять же всей семьей, после многолетних попыток уехал из страны «великого Чаушеску». Два года посещал Сорбонну в ожидании визы в США, работал в Швейцарии. Женился в США на девушке из Голландии.

— Моя Марианна с нашими близнецами Дэном и Эриком сейчас гостит у своей матери в Голландии. Так вот и прожил жизнь почти в десятке стран... Теперь, кроме русского, румынского, французского и английского, могу объясняться еще на трех-четырех языках. Последние семнадцать лет — здесь, в Стэнфорде, тут и начинал работать в одной из компьютерных лабораторий университета...

Не без приключения — долго плутали, отыскивая злополучный поворот К, — добрались мы на ранчо Эрла Соландера. В заповедном калифорнийском парке, недалеко от музея Джека Лондона, на буйно поросшем холме стоял скромный по здешним меркам дом. Но весьма, как оказалось, вместительный — со студией, бассейном, открытой верандой с плетеными креслами и мебелью чеховских времен...

— Я включу диктофон? — спросил я у Эрла после нового знакомства и беглого осмотра имения.

— Конечно, пожалуйста.

Статный, поджарый потомок шведов в четвертом, кажется, колене, Эрл выглядел моложе своих 70 лет. Жанетт — его супруга — милая, вся светящаяся радостью женщина, потчевала нас ленчем. Красное вино собственного изготовления — Джозеф переводит мне быструю речь хозяина — вот там, неподалеку, небольшой виноградник... Потом, когда наступает мой черед рассказывать и о встрече в Санкт-Петербурге, и о судьбе церкви, и о своей, как выяснилось, не столь легкой жизни, я справляюсь без Джозефа...

На прощанье Эрл дарит нам свои работы и обещает прислать копию рисунка той самой Единоверческой церкви, у которой началась и так необычно завершилась встреча с моим «первым американцем». Мы спускаемся с холма с выключенным мотором, и две серны, выбежавшие на дорогу; недоуменно смотрят на нас, встряхивая короткими хвостиками...

 

Здесь, в Сан-Франциско, я чувствовал в себе какую-то легкость, много ходил по крутым улицам в районе Китай-города и Русского холма. Любуясь местным трамваем на тросовой тяге, спрятанной под настил мостовой, вспоминал рассказы Владимира Билль-Белоцерковского. Где-то здесь, на крутых спусках, у одного из его героев — шофера такси отказали тормоза... Русская старина из рассказов перекликалась вообще с русскостью этого города, близостью форта Росс — памятника эпохи Русской Америки. Но была в этом городе и другая Русская Америка, состоящая из множества русских, живущих здесь с дореволюционных времен.

С помощью Джозефа я добрался до залива Бодега, отказавшись от групповой поездки в форт Росс. Сделал это из чувства противоречия. «Вот заладили с этим фортом Росс и больше ничего не замечают» — так примерно думал я, когда дорога привела нас к Тихому океану и, проголодавшиеся, мы прежде всего нашли подходящую харчевню. Пока хозяин готовил гигантские гамбургеры, мы присели за мраморные столики. Берег от ухоженной стоянки плавно уходил вниз, к заиленному, мелководному заливу, обрамленному невысоким полуостровом. Это и был легендарный для нас залив Румянцева, или Бодега, как значится на здешних картах этот непригодный для стоянки судов, мелководный и открытый океанской зыби залив. Расположенный в 18 милях южнее форта Росс, залив Румянцева был единственной российской гаванью на калифорнийском побережье. Легкий туман клубился над излучиной бухты, и по окаймляющей ее дороге бежали машины. Множество кафе, ресторанчиков и экспресс-харчевен занимали всю прибрежную полосу. Заведения пустовали, и я даже не представляю, когда в этом унылом месте наступает сезон благополучия.