Вокруг Света 1992 № 11 (2626) - [24]

Силы Чона внизу на земле иссякли. Он останавливается и, растерянно мигая, смотрит вверх. Люди стоят, готовые к выстрелу у открытой двери. И тут... «Больше нет топлива, — кричит Ганзюх. — Надо возвращаться».

По материалам журнала «Штерн» подготовила Н.Маргулис

Тайбола

Т ак называли на Русском Севере задебряные леса, необитаемую исконную глушь от Архангельска до Печоры. И такое же имя получил таежный тракт, проложенный людьми в незапамятные времена и обустроенный сто с лишним лет назад. В русский язык слово «тайбола» попало из угро-финских наречий, но и сейчас продолжает жить...

Пройти тайболу было моей заповедной мечтой задолго до того, как приехать на архангельский Север. А увидел я ее впервые при довольно неожиданных обстоятельствах.

...Воздушные пожарные из райцентра Карпогоры взяли меня в патрульный рейс. Ан-2 круто взмыл в небо, и с горизонта понеслось синевато-дымчатое пространство пинежской тайги с низкими холмами, рассеченное зигзагами рек, ручьев, рифлеными следами тракторов, с вкраплениями ядовито-желтых болот и торфяников. Слепящее безжалостное солнце заставляло щуриться, выжимая слезы из глаз. И первое время нужно было привыкнуть, чтобы смотреть на землю.

Пейзаж менялся каждую минуту, и невозможно было сосредоточиться на чем-то одном. Просеки приводили к ручьям, ручьи вливались в речушки, а те, в свою очередь, выводили к зеленеющим пожням, одиноким замшелым избушкам и угловатым изгородям. У каждой складки рельефа был свой исток и свое продолжение. Таежный пейзаж как бы сжался до масштабов топографической карты. Можно было разглядеть даже такие места, где я когда-то ночевал, разводил костер, удил рыбу и где едва не выкупался, неосторожно вылезая из резиновой лодки.

В полете Ан-2 иногда побалтывало. Летчик-наблюдатель объяснил это тем, что в тайге много вырубок, плешин, которые притягивают воздух, рождая восходящие и нисходящие потоки. Попав в такую ловушку, самолет делал головокружительные нырки, приседания, его встряхивало, подкидывало, и из иллюминатора было видно, как неотвратимо набегает тайга, словно поставленная на попа... И тут я увидел тонкую, прерывистую линию, скрываемую деревьями, — вернее, то, что от нее осталось. Все пожарные тоже прильнули к иллюминаторам.

— Тайбола! — произнес летчик-наблюдатель и повернулся ко мне. — О тайболе когда-нибудь приходилось слышать?

— Неужели та самая?! — вырвалось у меня.

— А то какая же! — Он довольно усмехнулся. — Других у нас нет. Лесная коммуникация, артерия жизни!

Дорога уныло брела сквозь тайгу, заваленная сухостоем, перегороженная упавшими стволами, — старая разъезженная дорога из «бог-весть-каковских» времен. Если бы не пожарные, я бы принял ее за брошенную лесовозную колею, каких здесь десятки.

— Когда-то по тайболе все наши предки ходили. Много здесь тайн запечатано...

Мягко покачиваясь, приседая на воздушных ухабах, самолет повернул на северо-запад, и тайбола послушно побежала рядом, не исчезая из поля зрения. Дорога то проваливалась в сырые распадки, то шустро взбегала на пригорки, открывая обугленные следы пожаров, то перепрыгивала через ручьи.

Я увидел праздничную, как домотканое полотно, поляну, сплошь усеянную желтыми купальницами и сочными молодыми березками.

— Красиво-то как! — не удержался я. — Скорее всего здесь поработали лесники. — И в ответ услышал дружный хохот пожарных.

— Потемкинская деревня! — с мрачной злостью изрек кто-то из них. И все вместе, перебивая друг друга, стали посвящать меня в больные вопросы северного леса. Оказывается, вся эта светлая зелень, ежегодно прирастающая, только новичку может показаться такой праздничной. На самом же деле, если приземлиться, картина совсем не радостная, а почти бутафорская. В сущности говоря, весь этот кудрявый самосев прикрывает гниющие и обезображенные пни, суки и вершины, оставшиеся после рубки. Ведь лесозаготовителей интересуют только крупные литые стволы, из которых можно получить два, от силы три бревна, остальное они выбрасывают. И получается как в стихах поэта-сюрреалиста:

«Внизу — тюрьма, вверху — богослуженье!» Порубочные остатки гниют, заражают грибком здоровые насаждения, и это гораздо хуже, чем обычная рубка. Смердящий труп, закрашенный румянами! Чтобы вырасти здесь спелому лесу, потребуется не один десяток лет, пока не сгниют без остатка все эти отходы, и только тогда начнет подниматься новый лес. Но вот каким он будет — никто себе не представляет...

Пожилой пожарник тронул меня за плечо: он, как и я, тоже смотрел в иллюминатор.

— Вон... глядите! — Таежная дорога обтекала еще одну «потемкинскую деревню», густо заросшую осиной и березой. — Здесь я родился, между прочим...

Я смотрел на землю, слегка опешив: никакого намека на человеческое жилье.

Пожарник рассказал: был здесь когда-то спецпоселок Кокорная, и был здесь огромный спецколхоз «Прогресс», где работали люди особенные, семижильные, кремень-люди — и молитвой, и трудом спасались и других утешали в горькой юдоли. «Града настоящего не имеем, а грядущего взыскуем», — говорили они. Одни Христу поклонялись, другие — Магомету, и никогда не ссорились между собой, никогда не собачились. Такие они были, эти братья по топору, роботы в ватных штанах, тряпичные куклы с закутанными до самых глаз лицами, когда строем по пять человек в шеренге выходили на лесоповал...