Вокруг Света 1991 № 03 (2606) - [3]

...Угасали блики на воде. Мы вплыли на улицу Горького, прижались к берегу. Улица многолюдна — навстречу лодки. В одной — старик на веслах, а старушка рулит с кормы. Им, видимо, привычнее так, по-старинному, без грохота и вони мотора: черпают потихоньку весла-бабайки, а волны уносят бремя прожитого...

— Видишь? Кто в Вилкове родился, отсюда не уедет, — говорит Сергей. — Я сюда после службы в армии попал. Навсегда. Давай выйдем-ка.

Сергей открыл калитку, прошел в дом, как в свой.

— Пока тетки нет — смотри. И снимай, если нужно. Она не разрешит.

У стены — полутораметровые, силой и жаром пышущие доски.

— Икона в дом — мир в нем. А у нас воруют их. Или скупают...

— Ты, гляжу, лампадки уже зажгла?

Елена Артемьевна обошла комнатки сестры. Присела на кровать.

— А я завтра зажгу, на праздник.

— Какой праздник? — спрашиваю.

— Наш, церковный... Марией ее звали. Кажется, Египетская. Она была... ну... как сказать? Нехорошо вела себя. Много гуляла. Ну, блудница, короче. Да такая, что однажды к церкви подходить стала, а ее оттуда воздухом вышибло, и поняла она тогда, что сильно нагрешила. И ушла в пустыню. Молилась там сорок лет... Сорок лет! Попала в святые... Наш батюшка читает ее «Житие», а певчие поют: «Преподобная Мати Марья, моли Бога об нас...» Раз прочитал — три поклона. Надо всем помолиться, перекреститься. Теперь батюшка обратно читает... Так десять лестовок надо молиться, по сто поклонов каждая...

— Да, тысячу поклонов. А потом все поют: «Слава тебе, Боже», — подтверждает Александра Артемьев на и снимает со стены кожаные старообрядческие четки — лестовку.

— А обнаружил ее, Марью-то, в Пустыне монах Андрей. Она закричала ему: «Уйди от меня, я нагая!» Скинул он с себя одежду и надел на нее. И привел в монастырь... И ему молятся. Последняя лестовка ему: «Преподобный отче Андрей, моли Бога об нас»... Они попали в святые.

— И никто не знает, где она сорок лет по пустыням блухалась... (Мария Египетская — в христианских преданиях раскаявшаяся блудница (предполагаемое время жизни — V век); присоединившись к толпе паломников, шедших из Александрии в Иерусалим, ощущает чудесное перерождение и проводит 47 лет в молитвах в заиорданской пустыне.)

— У сестры и сыновья набожные. Ты расскажи, Лена.

— Да, Михаил с третьего класса в липованской «Псалтырь» читал. Он у меня махонький, книжку не мог сам донести. Праздничные книги большие, ему старшие помогали, а он только ручонками поддерживал.

— А мы все стоим, плачем. И все плачут. У него голос звонкий...

...Ох, время летит — не остановишь. Я торопился на пристань. Опять поскрипывают, пружинят дощечки. Рыбаки, что лодку у протоки смолили, попросили их сфотографировать. Здесь новость быстро дворы облетает. Из-за забора женские руки с кульком:

— Возьмите, белая «обжора», для вас. — И во весь голос, чтобы соседка услышала: — Я твой кустик москвичу подарила!..

Пассажиров до Измаила человек десять. Вахтенный матрос пропускает меня к трапу:

— Гражданочки, дорогие, первым на палубу — только мужчину. Традиция.

«Ракета» вздрагивает, приподнимается на своих невидимых крыльях и несется по дунайским волнам. А я уже снова мечтаю вернуться в Вилково, откуда никто не уезжает.

Вилково Владимир Семенов Фото автора

Алмазная зона

Д верь за мной бесшумно закрылась. Я оказался в маленьком коридоре, где одна стена была сплошь из зеркал цвета бронзы. Возникло ощущение, что за мной следят из мрачной глубины этого Зазеркалья. В ушах еще звучало предупреждение, сделанное мне перед входом: «Вас могут обыскать в любой момент. Исключения из наших правил не делаются ни для кого».

Звуковой сигнал сообщает, что дверь открыта и я могу покинуть зону контроля. Еще один длинный и извилистый коридор, в котором броские объявления вновь и вновь напоминают, что любой входящий может быть подвергнут досмотру. Несколькими минутами позже, когда я разглядываю на песке следы, оставленные моими ботинками, слышу:

— Лучше не смотреть долго на землю, могут возникнуть нехорошие намерения.

Голос принадлежал сопровождавшей меня Бронуен Хоган, красивой женщине лет около сорока. Замечание сделано самым дружеским тоном, но вся окружающая обстановка словно говорила: правила тут суровые.

Бронуен добавила:

— По распоряжению служб безопасности здесь запрещено собирать камни.

Подобная атмосфера казалась мне тягостной, но, с другой стороны, я не мог и не восхищаться этой системой, которая ежедневно защищает круговорот огромных капиталов. Дирекция алмазной шахты, естественно, должна принимать всевозможные меры предосторожности, чтобы пресечь подпольную торговлю камнями. Попасть под подозрение может каждый, кто имеет возможность приблизиться к драгоценным камням, — от подручного-африканца до респектабельного руководителя-европейца, — здесь запросто и даже не ведая этого можно оказаться причастным к преступлению.

Надо быть исключительно честным, чтобы найти в себе силы отказаться от возможности заработать целое состояние в один момент. Необработанный алмаз в два карата можно продать за несколько тысяч долларов. За горсть «камешков» можно купить дом в Европе, в общем, обеспечить себе приятную и спокойную жизнь. Игра стоит свеч, потому что за такую кражу наказание не так уж сурово.