Вокруг Света 1991 № 03 (2606) - [19]

Частная дорога!

19.02.90 приобретена

Джефом Сомерсом

(Великобритания).

Движение всех видов

транспорта

прекращается после

21.30 местного времени.

В остальное время суток

плата за проезд: две

банки абрикосового

конфитюра.

Джеф ознакомился с надписью, сделанной, как у нас принято, на русском и английском языках, и потребовал у обоих механиков-водителей по две банки конфитюра. В тот же вечер состоялось официальное чествование Джефа.

23 февраля на небольшом лыжном самолете Ан-28, проходящем испытания в Антарктиде, к нам прилетел Лоран со своей новой командой, он хотел отснять последний отрезок дистанции. Оставалось около 190 километров до «Мирного», и казалось, ничего интересного для Лорана больше не случится. Но так только казалось... 28 февраля мы подошли к отметке «26-й километр от «Мирного». Легко себе представить наше праздничное настроение, мы спускались с великого антарктического плато, мы уже даже видели мельком синее море и айсберги с одной из ледовых террас — огромных ледяных волн, которыми антарктическое плато спускается к океану. До финиша экспедиции оставалось всего три дня!

Сейчас, когда экспедиция подходила к концу, я, конечно, лучше знал и понимал своих товарищей... Хорошо ли, плохо ли, но мои друзья не стеснялись показаться обыкновенными людьми с присущими человеку слабостями. Я часто вспоминаю Уилла в начале нашей совместной жизни в палатке и не могу забыть, как он однажды неожиданно решил отселиться от меня. Не говоря ни слова, стал расставлять небольшую палатку рядом с нашей основной. У него что-то не ладилось, и он попросил меня помочь. Я довольно в резкой форме отказал ему: мне был непонятен и неприятен этот демарш. Только позже Уилл буквально со слезами на глазах объяснил мне, что ему было необходимо тогда побыть одному, чтобы никто его не тревожил. Что это было? Слабость? Или обычное проявление человеческих чувств с его стороны и полное непонимание с моей? Не знаю. Наверное, да. Помню, я даже начал подумывать тогда, выдержат ли наши отношения предстоящие испытания трудной и длинной дорогой. Но намечавшийся конфликт угас, так и не созрев, как, впрочем, и некоторые другие острые и близкие к острым ситуации — например, случай с забастовкой собак или дебаты о моей научной аппаратуре. Я думаю, были две основные причины того, что мы сохранили хорошие отношения. Первая — то, что каждый из нас чувствовал себя единственным, а потому и чрезвычайным и полномочным представителем своей страны в глазах своих товарищей по команде. И вторая: существовавший между нами, пусть невысокий, языковой барьер играл определенно спасительную роль — запас слов кончался прежде, чем острая ситуация переходила в конфликт.

Я понимал, что проявление так называемых слабостей или признание в них есть несомненное следствие более комфортных условий, которые в повседневной жизни в среднем имели мои друзья по сравнению, скажем, со мной. Естественно, каждый из нас вел и ведет борьбу за существование, но, мне кажется, на разных уровнях. Та борьба, какую ведем мы в нашей многострадальной стране, наиболее грубая, примитивная, а вследствие этого — наиболее закаляющая и дающая лучшую подготовку к любым испытаниям. Близкий к моему уровень жизненной закалки был, пожалуй, разве лишь у профессора Чин Дахо из Китая. Профессор, не умея практически стоять на лыжах, прошел весь маршрут и каждый день находил в себе силы еще и отбирать образцы проб снега, в то время как Этьенн, путешественник с мировым именем, отказался от выполнения своей медицинской программы по причине отсутствия, по его словам, всяческой энергии для этого. Даже Джеф, несгибаемый Джеф, и тот попросил замены его на месте впередиидущего, потому что он устал, и когда он спросил, есть ли желающие сменить его, то все стали оглядываться друг на друга, пока наконец не увидели меня (профессора спасло только то, что он плохо держался на лыжах). Вот такие мысли все чаще и чаще приходили мне в голову, и по мере нашего приближения к «Мирному» я прощал моим друзьям все их маленькие слабости, как и они, наверное, прощали мои. Я был горд тем, что смог пройти 5000 километров из 6000 в роли лидера, и поскольку считал и считаю себя человеком с достаточно средними физическими способностями, средним русским, то, сравнивая свое поведение с поведением таких же средних представителей других стран в некоторых критических ситуациях, приходил к несколько шаткой мысли о том, что средний русский превосходит среднего западного мужчину, во всяком случае, по некоторым довольно важным в экспедиционных условиях показателям. Но это, однако, не означало, что я готов был променять наш интернациональный коллектив на коллектив своих соотечественников, отнюдь нет. Несмотря на все различия, мы здорово сдружились и, еще не достигнув финала, заговаривали о будущих совместных путешествиях.

1 марта погода испортилась. Наши палатки стояли метрах в ста пятидесяти от тягачей. Поближе к обеду мы по обыкновению собрались в нашей походной кают-компании. Не помню, зачем я вернулся в палатку, кажется, позвать Дахо обедать, но тот через стенку отозвался, что не пойдет и пообедает дома. Когда я повернул обратно, то увидел, что видимость резко ухудшилась и тягачи практически не видны из-за сильной метели. Я собрал все лыжи и установил их между палатками и тягачами на расстоянии метров 20 друг от друга, затем вернулся В тягач и сказал ребятам, чтобы поторапливались с обедом, есть риск потеряться на обратной дороге домой, и еще предупредил, что поставил лыжи для ориентировки. Кейзо на обеде не было, ребята сказали, что он пошел к своей палатке покормить собак и к обеду не придет. Мы пообедали и стали расходиться. Ветер усилился до штормового. Я проводил Этьенна, который с утра не взял с собой даже рукавиц, и, возвращаясь к себе, на всякий случай, проходя палатку Дахо и Кейзо, спросил, как дела. В ответ прозвучал голос профессора: «О кэй!» Я удивился, не услышав Кейзо, который всегда добавлял что-то к сухой информации Дахо, и поэтому спросил, уже отходя от палатки: «А ты как думаешь, Кейзо?» Ответ Дахо буквально пригвоздил меня к месту: «А Кейзо не возвращался». Я побежал, насколько это было возможно при таком ветре, к тягачам. Убедившись, что и там нет Кейзо, забил тревогу. Было 18 часов, с момента ухода Кейзо прошло немногим более часа, быстро темнело. Мы все — и «Транс — и Траксантарктика», и киногруппа, связав в одну все имеющиеся в нашем распоряжении веревки, привязали ее конец к тягачу и, держась за веревку на расстоянии 5—7 метров друг от друга, пошли радиусом метров в 150 вокруг тягача. Видимость была настолько плохой, что мы порой теряли из виду вблизи идущего товарища. Каждые несколько секунд каждый из нас во всю мощь легких кричал: «Кей... зо, Кей... зо!» Совершив два круга вокруг тягачей, мы перенесли центр к самым дальним по ветру нартам Уилла и совершили двойной обход вокруг них. К счастью, было не очень холодно, что-то около минус 10 градусов, но снег мел свирепо. В 23 часа мы были вынуждены прекратить поиски. Вернулись в тягач, чтобы переждать темное время и продолжить поиски, как только начнет светать. Настроение было чрезвычайно подавленным. Пройти долгих 6000 километров, прожить в самых трудных условиях более 200 дней — и за 26 километров до финиша потерять своего товарища... Это было нелепо и чудовищно несправедливо.