Вокруг Света 1990 № 04 (2595) - [5]

Мои дети, как и английские, читали сказки про принцев и принцесс. Им было интересно. Они выросли и забыли про них. Английские дети выросли, но им изо дня в день показывают всамделишных принцев и принцесс, рассказывают об их прическах, причудах, платьях, вертолетах, автомашинах, занятиях, развлечениях, ссорах, любви... Обывателю до смерти интересно. Пусть он получает ту духовную пищу, которой достоин, и поменьше думает о политике, ядерном оружии, о безработице. Так что не смейте шутить по поводу беременности герцогини Йоркской.

Делом серьезным бывает и смех. «День юмора» в пользу голодающих африканцев. Остряки изощряются по телевидению, радио, с эстрад, в газетах. Многие англичане носят красные клоунские носы. Предложили красный нос премьер-министру Маргарет Тэтчер, но она отказалась. Собрали миллионы фунтов на покупку продовольствия. «День юмора» оказался эффективен. Во-первых, действительно помогли голодающим. Во-вторых, приобрели дополнительный политический капитал в Африке. В-третьих, дали многим возможность выразить свои искренние гуманные чувства. Наконец, показали обывателю: ты видишь, как люди страдают и голодают? Возблагодари бога, что ты родился англичанином.

Англия в Советском Союзе, как и в старой России, почему-то менее популярна, чем Франция. При слове «заграница» у нас чаще добавляют «Париж», хотя Лондон ни в чем — ни в величии и своеобразии архитектуры, ни в накале интеллектуальной и культурной жизни, ни в развитии современной промышленности — не уступает Парижу. «Виновата» история: французская культура XVIII — начала XIX века больше выражала западноевропейскую культуру и как таковая оказала больше влияния на формирование российской культуры, литературы, интеллигенции. Величайший русский роман «Война и мир» начинается с монолога по-французски, а не по-английски. В XIX веке Российская и Британская империи были соперниками в Азии, хотя к первой мировой войне пришли союзниками. Но русские все равно охотнее ехали во Францию и Германию, чем в Англию. Даже русская послереволюционная эмиграция в большинстве осела во Франции, Германии, США, естественно — в славянских странах, но не в Англии.

Опыт показывает, что нам, русским, советским, с американцами иметь дело как будто легче, чем с англичанами. Видимо, существуют с двух сторон какие-то трудноуловимые психологические нюансы. Однако, проведя месяц в Англии, смею утверждать, что англичане в массе — люди с высокоразвитыми человеческим и национальным достоинством, порядочностью, обязательностью, незаурядным интеллектом. А раз так, они могут быть — на основе взаимности, никогда не забывая о собственной выгоде, о своих интересах, в том числе классовых,— надежными партнерами. Чего нам еще надо?

Что же до человеческого тепла, окрашенного эмоциями, то оно возникает в более близком общении. У англичан оно неотделимо от уважения к личности и опасения оказаться назойливым. Многие — но не все! — англичане разделяют золотое правило этики: относись к другим так, как ты хочешь, чтобы относились к тебе. Мне уделяли внимание, когда я в нем нуждался, рассказывали о себе, ожидая ответного рассказа, приглашали в гости, опровергая распространенные легенды о «прижимистости», вежливо, «по-парламентски», но нередко жестко спорили, когда речь заходила о политике.

Но, как говорится, в гостях хорошо, а дома лучше. Месяц в Англии подходил к концу. Наваливалось одиночество, особенно по вечерам, когда общаешься только с телевизионным ящиком, угнетало отсутствие друзей и близких, давила маленькая комната. Пора было домой, туда, где Шереметьево не особенно приветливо встречает собственных граждан, вернувшихся из-за границы, где по телевизору последние известия передают дикторы с выражением лиц и интонацией прокуроров, а не приятных собеседников.

Моя страна — мой дом. Делать его удобнее и красивее в нашем тесном, взаимосвязанном мире можно, только оглядываясь вокруг себя, зная, что делается за забором, у ближнего и дальнего соседа.

Алексей Васильев, доктор исторических наук Лондон

Тропа вокруг Горок

По фуражке с зеленым околышем я сразу узнал старого егеря. Несмотря на моросивший дождь, он поджидал меня на бетонном пятачке перед Музеем Ленина в Горках. Накинутый на плечи длиннополый брезентовый плащ делал его похожим на плакатного пограничника.

Суханов критически оглядел мою обувь и предупредил:

— Идти лесом не меньше двадцати километров.

С Александром Федоровичем мы прежде не встречались. А узнал я о нем от инженера лесопаркхоза «Горки Ленинские» Василия Анисимовича Чеханацких. Мы разговорились с ним на Большой аллее горкинского парка, в двух шагах от известного здания с белокаменным портиком-балконом. Речь шла о парке мемориальной усадьбы, открытом недавно для свободного посещения.

Василий Анисимович напомнил, что усадьба Горки, где жил и умер Ленин, возникла в начале XIX века при генерал-лейтенанте Александре Александровиче Писареве. Владелец Горок отличился в 1812 году, и его портрет занял одно из почетных мест в Военной галерее Зимнего дворца. При Писареве в усадьбе построили главный дом и флигели, разбили обширный парк. Потом в Горках неоднократно менялись владельцы, и перед революцией усадьба оказалась у вдовы Саввы Морозова, Зинаиды Григорьевны, к тому времени вышедшей замуж за градоначальника Москвы генерала Рейнбота. По ее заказу усадебный дом отреставрировал известный московский архитектор Федор Шехтель, который построил также садовый павильон и частично перепланировал старый парк. Тогда же провели в Горки телефон. Последнее обстоятельство во многом определило судьбу усадьбы. В июне 1918 года коллегия Комиссариата земледелия постановила «предоставить право пользования советским имением «Горки» для отдыха советским работникам и партийным товарищам».