Вокруг Света 1990 № 02 (2593) - [33]

— А какой был самый первый хлеб человечества?

— О! Вряд ли вы разделите вкусы древних,— отвечает Ниязи Кулиев.— Самый первый хлеб — это обычные зерна пшеницы. Потом и готовить похлебку из муки научились, растирать зерна двумя камнями.

Директор рассказал, что однажды пришел в музей старик, восьмидесятисемилетний Мамедов Исмаил Кафар оглы из села Агамалы. Принес кир-кире (ручные каменные жернова) XVII века. «Пусть люди смотрят и понимают, как доставался тогда хлеб»,— сказал аксакал.

«Поклонись хлебу!» — два слова на стене. Здесь хранится опаленный войной хлеб блокадного Ленинграда. Его привезла женщина-хлебопек, пережившая блокаду, Галина Андреевна Канаева. Вот он — окаменевший, не похожий на хлеб, и все-таки благословенный, спасший столько тысяч ленинградцев, 125-граммовый ломтик. Самый маленький паек декабрьского сорок первого... Я словно слышу голос Ольги Берггольц: «Придет день, когда этот кусочек черного хлеба мы увидим в музее». И еще я слышу другие голоса.

— В Шеки самые вкусные чуреки пекут. Попробуйте!

Я улыбаюсь. «Спасибо. Но зачем так много...»

— А они разные,— оправдываются ребята.

— У меня азербайджанский чурек.

— Вот гянджинский. В честь старого названия Кировабада — «Гянджа».

— Мой шекинский, с маком.

— У нас разламывают хлеб обязательно двумя руками. Вот так.— Чинар опередил меня.— Чтобы не обронить нечаянно и чтоб крошек не было. Меня моя бабушка Эльмира научила. Она говорит: с кем преломил хлеб, тот твой друг навсегда.

Азербайджанская ССР Геннадий Остапенко, наш спец. корр.

Будь здоров, Анималь!

Номер двадцатый истекал кровью. Автомобиль — не пуля, но в последние пятнадцать лет бампер настигал флоридских пум вернее свинца. Номер двадцатый стал очередной жертвой скоростных дорог, которые опоясывают, а порой и пересекают заповедные леса. Этот четырехлетний рослый ржаво-красный самец, самый крупный в национальном заповеднике Биг-Сайпрес, что во Флориде, до времени мистически ускользал от инвентаризации — только три месяца назад он был настигнут, усыплен и получил порядковый номер и радиоошейник с датчиками. Теперь радиоошейник сообщал, что зверь уползает от рокового шоссе, а жизнь уходит из его тела.

Сигнал тревоги застал ветеринарную бригаду скорой помощи в другом конце штата — в национальном заповеднике за сто километров от Биг-Сайпреса. Ветеринарный врач Мелоди Рёльке, ее помощник студент Стивен Ософски и два зоолога спешно собрали нужное медицинское оборудование — больше сотни килограммов — и, захватив егеря с поисковой собакой, на двух вертолетах поспешили к раненой пуме номер двадцать.

Все 27 подвидов пумы находятся под угрозой исчезновения (подробности вы можете найти в статье «Пума, которая исчезает сама по себе», опубликованной в июльском номере «Вокруг света» за 1986 год). Флоридских пум осталось 30—50 особей, и поэтому зоологи бережно относятся к каждой.

На месте происшествия, где приземлились вертолеты, овчарка немедленно взяла след и вывела на зверя. Но пума — откуда силы взялись! — вскарабкалась на дерево. В такой ситуации нельзя было ошибиться в дозе снотворного — если сон мигом сморит вконец ослабевшего зверя, то он наверняка не удержится на ветке. Однако опыт подсказал Рёльке верное решение, а мужчины точно подстерегли момент, когда засыпающую пуму можно было снять с дерева и спустить на носилки.

В вертолете к задней лапе дикой кошки подсоединили капельницу с питательным раствором — дыхание и сердечный ритм раненой восстановились. Уже через два часа после сигнала тревоги два вертолета, вызывая переполох, приземлялись на стоянке машин майамского зоопарка. Но в кузов подкатившего джипа пуму не положить — июльское солнце раскалило металлическое дно. Пришлось спасателям положить зверя себе на колени.

— Эй, а она не оживет? Мёлоди, ты там не напутала с дозой?

Так, с опасливыми шутками подъехали к медпункту. Пока выносили окровавленную безвольную пуму, санитар-мексиканец разохался:

— Бедный анималь! Бедный анималь!

Никто сразу не заметил, что по пути на хирургический стол у номера двадцатого появилась кличка.

Анималь — Зверь — так архиуважительно зовут мексиканские охотники пуму.

У Анималя был сильный жар, и его прежде всего обложили льдом. Операция затянулась — надо было обработать три основные рваные раны: две на спине и одну на лапе, и под общей анестезией температура тела пумы резко упала.

Осмотр, а потом рентген переломов не показали. В легких были слышны непонятные хрипы, флюорография выявила зловещие затемнения.

Рёльке уже зашила раны и готовилась накладывать повязку, как вдруг четвероногий пациент стал задыхаться. Выхода не было — рискнули ввести зонд в трахею, чтобы облегчить дыхание. Зверь инстинктивно закашлялся — из легких выскочил сгусток слизи и запекшейся крови. И дыхание сразу восстановилось. Как позже подтвердилось, легкие не были повреждены — большое везение, ведь автомобиль после удара волочил пуму по асфальту еще метров двадцать.

Так закончилась первая операция. За семь недель лечения Анималь побывал десять раз — недопустимо много — под общей анестезией. Но деваться некуда: это еще домашнюю кошку можно не «отключать» на время медицинских манипуляций, например, перевязок или осмотра ран. Анималя же никакие ремни не обездвижат — непременно покалечит себя. Разве в силах он, спутанный по всем четырем лапам, ошалевший от боли и ужаса, вынести в полном сознании отвратительные запахи и страшные прикосновения двуногих! Если крупные хищники, старожилы зоопарка, мало-мальски привыкают к людям, то для Анималя, чья шерсть еще хранит запахи леса, сама близость людей — сильнейший психический шок. От этого и боль забывается, а сердце буквально может разорваться.