Вокруг Света 1989 № 07 (2586) - [22]

— У меня никого нет,— ровным голосом произнесла девочка.

Доктор замолчал, покашливая в бороду и слегка поеживаясь то ли от неловкости, то ли от того, что в пещере было свежо. Словно прочитав его мысли, Пуйме отошла от стены и откуда-то из темноты подтащила к очагу охапку хвороста:

— Много ходили, сейчас кушать будем. Отдыхай пока.

Роман с удовольствием опустился на одну из оленьих шкур, разбросанных по полу пещеры, другую свернул и пристроил как подушку. Голод он испытывал волчий и порадовался, что, судя по проворности Пуйме, ужина ждать придется недолго. Девочка в считанные минуты успела пристроить над выложенным камнями очагом котелок, откуда-то из кладовой принесла тушку вяленого подкопченного гуся и теперь, с одной спички разведя огонь, рубила гусятину длинным трехгранным ножом. Лениво наблюдая за ее ловкими, умелыми движениями, доктор наконец спросил:

— Кстати, Пуйме, откуда ты вообще узнала, что мы высадились у этого... как его... Харьюзового ручья?

— Услышала.

— От Апицына?

— Зачем. Так услышала. Сама. Дедушка тоже слышал.

— Вот как...— Необычность ситуации начинала интриговать Романа. Пещера за водопадом посреди тундры, каменное ложе, старик-отшельник, похожий на сказочного гнома,— знахарь-шаман, по всей видимости, его маленькая внучка, которая утверждает, что слышит то, чего нет... Или это у нее такая игра, детская фантазия?

— Пуйме,— решил подыграть Роман,— а ты, случайно, не слышала, как там мой товарищ?

— Хорошо,— сообщила Пуйме, не отрываясь от разделки гуся.— Он поймал много рыбы и лег спать.

— Я бы тоже подремал, Пуйме... Ты меня позови, если что...

Роман только начал погружаться в тягучую, обволакивающую дремоту, в которой так уютно потрескивали дрова и напевал что-то водопад за толщей каменных стен, как Пуйме тронула его за плечо:

— Дедушка хочет с тобой говорить.

Роман не без труда заставил себя встать, подошел к старику. Сэрхасава Сиртя лежал точно так же, как и час назад, с закрытыми глазами. Полагать, что в таком состоянии старик может или хочет что-либо сказать, было по меньшей мере наивно.

— Возьми его за руку,— велела девочка.

Роман коснулся безжизненно-холодной левой руки, намереваясь проверить пульс, но Пуйме остановила его:

— Не за эту, за другую.

Правое запястье у старика было чуть теплее — что, в общем, ничего не меняло.

— Крепче возьми!

Роман чуть крепче сжал пальцы, уже сердясь на себя за потакание глупым детским фантазиям. «Пора сказать ей, что здесь не место и не время для игр»,— подумал Роман, открыл было рот и...

Словно разрядом тока обожгло его пальцы, обхватившие тощее старческое запястье, и рука, которая, казалось, не принадлежала более этому миру, дрогнула, согнулась слегка в локте, шевельнула кистью.

Не понимая, что происходит, Роман перевел взгляд на лицо умирающего и едва не отпрянул: Сэрхасава Сиртя смотрел на него широко открытым правым глазом. Глаз был водянисто-голубой, будто размытый старостью, мудрый и проницательный.

— Вы меня слышите? — громко спросил Роман. И, хотя губы старика почти не шелохнулись, послышалось отчетливое и даже ироничное:

— Я слышу тебя очень хорошо, можешь не кричать. Болезнь забрала мое тело, но не разум.

— Ваша внучка сказала, что вы доктор?

— Это так. Я уже лечил людей, когда твои родители были младенцами. И видел много смертей. И потому знаю: мне не помочь. Не огорчайся. Ты — хороший врач. Ты многим здесь удивлен, но ни о чем не спрашиваешь. Больной для тебя важней собственного любопытства.

— Вам не следует столько разговаривать, надо беречь силы.

— Зачем беречь? Нум (В ненецкой мифологии — верховное бестелесное существо, творец Земли и всего на ней существующего.) ждет, завтра к нему пойду. А сегодня жизнь надо вспоминать. Долго жил, хорошо...

«Сколько же ему лет,— подумал Роман.— Восемьдесят? Сто?» И тут же услышал в ответ:

— Старый совсем. Пуйме еще не было, а у меня в уголках глаз уже лебеди сели... Лет сто живу, думаю.

«Телепатия,— решил Роман, стараясь сохранять спокойствие,— самая обыкновенная телепатия. Самый обыкновенный шаман, который владеет самой обыкновенной телепатией». Ему захотелось ущипнуть себя и проснуться, и все же он знал, что происходящее с ним сейчас — не сон и, несмотря на необычные обстоятельства, надо действовать рационально. Проще.

— Ты — шаман? — решившись, напрямую спросил он.

— Так ненцы меня называют,— хихикнул дед.

— А ты разве не ненец?

— Сиртя я. Сиртя давно здесь жили, еще до ненцев. Помаленьку умерли все, мало осталось.

— Так что же ты в глушь забрался, в эту пещеру? От людей спрятаться?

— Зачем — прятаться? У каждого свое место в жизни. У меня здесь дел мно-ого! Людей лечить надо, когда приходят? Надо. Нуму молиться надо? Надо. Священное Ухо охранять надо? Надо. Тадебцё кормить надо? Надо...

Молитвы, духи и священные уши мало интересовали Романа, но вот то, что шаман-сиртя — опытный лекарь, вдруг кольнуло его горьким предчувствием неизбежной и невосполнимой утраты. Ему представилось, что вместе с этим шаманом, может быть, последним представителем своего племени, вместе с ним исчезнут бесследно уникальные знания и опыт... Господи, сколько же секретов народной медицины утеряно из-за такой самоизоляции! Эх, дед, дед...