Вокруг Света 1989 № 02 (2581) - [18]

Джонатан тоже прикладывает руку к скале и, набрав в рот белой краски, выдувает ее, будто из пульверизатора. На камне остается четкий след ладони.

Есть в национальном парке Какаду место, куда редко приходят «баланда» — белые люди. Когда-то давно в дремучем буше гагуджу мастерили каменные орудия, а морской крокодил Джинга рисовал наскальные росписи, создавал водоемы и рыл норы в земле. Это место называется Джир-рингбал. Поход туда для гагуджу — праздничное паломничество. В этот день они особенно веселы и добродушны, а их печали растворяются в бурной радости.

Джиррингбал лежит за полосой дождевого леса. Это гладкая скала из кварца. В благоговейном молчании аборигены смотрят сначала вверх, потом — на стену перед собой. Она пестреет рисунками. Тонко выписанное изображение кенгуру обрамлено символическими священными узорами. Неугомонный Капириги первым бросается вперед и начинает громогласно выражать свой восторг. Более сдержанный и задумчивый Илкирр дивится мастерству художника и распознает орнаменты разных родов и кланов. Изредка слышится густой бас дающего пояснения Нейджи. Ученики молча смотрят и слушают стариков.

Под рисунками лежит горка свежеотесанных камней. Осколки камня покрывают довольно большую площадь: когда-то здесь было нечто вроде каменоломни, где сотни поколений гагуджу вытачивали ножи, скребки, наконечники копий. Кажется, что работники ушли отсюда буквально несколько минут тому назад, но на самом деле никто не пользуется мастерской уже около сорока лет.

Уступая настойчивым советам Капириги и других старейшин, Илкирр показывает ученикам, как вытесывается острый каменный нож, а Капириги демонстрирует, как таким же ножом был проколот его нос, и тут же просовывает в отверстие в носовой перегородке веточку, чтобы показать, как хорош был нож.

Неподалеку блестит чистое круглое озеро. Джонатан разводит костерок, чтобы сварить чаю, а Нейджи обращается к ученикам с речью:

— Видите этот водопад? Здесь вышел из скал большой крокодил Джин-га. Вы должны знать эту историю. А если сложить все наши сказания вместе, получится повесть о земле, зверях и народе аборигенов. Старики-то ее знают. Вот почему наша страна не меняется уже тысячи лет. Мы учились у своих отцов и матерей. «Садитесь и слушайте»,— говорили они, а кто болтал или норовил сбежать, того слегка покалывали копьем. И мы сидели и слушали. И наука мало-помалу западала в голову. А потом был обряд посвящения. Теперь мы почти растеряли все это, а посему вы должны учиться. Мы уже старики, и жить нам осталось считанные годы. Если вы не станете учиться сейчас, то лет через двадцать заплачете горючими слезами, потому что не будете знать своей истории. Спохватитесь, да поздно. Мы уже уйдем.

Нечасто доводится молодым гагуджу слышать такие слова.

«Скала стоит вечно, земля будет вечно. Я умру, и кости мои будут покоиться в пещере или лежать в земле и скоро сами станут землей. А душа моя вернется к моей родине, к матери...»

Горькие и сильные слова.

По материалам зарубежной печати подготовил А. Шаров

Возвращение чукотской ездовой

 

«Ать, ать, ать!» — пробивается сквозь пургу гортанный звук. Собаки, повинуясь воле хозяина, бегут быстрее и строго по прямой. Хотя лучше бы остановиться и переждать пургу. Ехать, на мой взгляд, бессмысленно. Кругом ничего не видно. Из десяти собак, запряженных попарно цугом, мы с трудом различаем две пары, ближайшие к нартам. Но Мейныринтыргын (Большой Бросок — так переводится на русский фамилия моего каюра) совершенно спокоен и невозмутим. Его не волнует и то, что отстали еще две упряжки. На одной каюром племянник Мейныринтыргына, на другой — старик Эмелеут. Этого, конечно, пургой не испугаешь, но я волнуюсь за пассажиров отставших упряжек, за моих товарищей — Афанасия Маковнева, моего помощника из Москвы, и Мишу Зеленского из поселка Лаврентия. Миша — знаток чукотского языка и местных обычаев и будет нам очень полезен в экспедиции.

Наконец Большой Бросок резко потянул на себя специальный потяг, привязанный к нартам, и собаки мгновенно остановились. Через отверстие в нартах каюр всадил глубоко в снег остол — крепкий кол, обитый на конце железом, и, достав сигарету, повернулся ко мне.

— Ты напрасно волнуешься! — сказал он, улыбнувшись.— Пурга в тундре пугает только приезжего человека. Нам она всегда подскажет выход...

— Но ведь ничего не видно вокруг... Как вы ориентируетесь?

Каюр сделал две глубокие затяжки и ответил:

— Ветер... В это время года помогает ветер. В апреле почти всегда дует северо-восточный... Чтобы нам из Энурмино попасть в Нешкан, я должен этот ветер все время держать левой щекой...

Я был поражен простоте ориентирования чукчей и, решив еще расширить свои познания, спросил:

— Ну а в марте, феврале... как тогда вы ориентируетесь?

— Там свои ветры,— ответил он.— У нас почти всегда дуют ветры...

— Но бывает же и безветрие? — высказал я сомнение.— Как ты, например, найдешь направление, когда нет ветра и кругом туман?

— Пойдем! — Каюр встал с нарт и отошел от них всего на несколько метров. Я последовал за ним. Мейныринтыргын опустился на колени, нерпичьей рукавицей осторожно снял свежий пушистый слой снега.