Вокруг Света 1988 № 12 (2579) - [5]

— Нет,— ответил я, чувствуя, что ответом этим окончательно утверждаю себя в роли гостя. И уже неважно, сколько здесь проживу — неделю, месяц, сезон,— я гость не только для лесника, но и для всех, пусть и временных, обитателей кордона.

На следующий день вместе с лесником и ботаником Сашенькой Кожевниковой мы отправились в обход. В Уссурийскую тайгу.

С названием этим привычно ассоциируются слова «таинственная, реликтовая, экзотическая»... Но при первом взгляде — обычный лес, низкорослый, сквозной. Корявые дубки, как раскрытые зонтики, закрывают небо над нами. Дубняк сменяется смешанным лесом, состоящим из привычных вроде бы деревьев. Вот одно из них — кора толстая, изборожденная трещинами, на вид — каменная. Я трогаю ее пальцами, и неожиданно кора пружинит. «Пробковое дерево»,— поясняет Александр Иванович. А неподалеку, над ручьем прямой мощный ствол вознес к небу крону из длинных, узких рябиновых листьев. Но это не рябина. Это чозения.

Я начинаю понимать, что имел в виду орнитолог Дима Банин, объяснивший мне накануне: «Здесь и для ботаника, и для зоолога все, как в другой стране».

Мы поднимаемся вдоль ручья, лес становится все гуще, выше. Солнечный луч, продравшись сквозь опутанный лимонником куст, достал до земли и высветил торчащий рядом жесткий, покрытый колючками стволик.

— Это элеутерококк. «Всеисцеляющий», из знаменитого семейства аралиевых,— пояснил Александр Иванович.

— А женьшень здесь может быть?

— Может. Посмотри на тот тополь,— небольшой тополь рос на крохотном островке посреди ручья.— Как раз под этим тополем я и нашел женьшень... И как его раньше никто не заметил?

Всматриваясь в сумрачную тень противоположного берега, я разглядел сосну, переломившуюся примерно в метре от земли; давно высохшая вершина ее лежала на земле. На месте перелома можно было рассмотреть освобожденный от коры ствол. Казалось, что кора аккуратно срезана.

Кто же так подточил кору? Не бобры же!

— Нет-нет. Это латунза. Так китайцы называли метку, оставленную на дереве, под которым нашли женьшень. Латунза обозначала: корень найден, у него есть хозяин. Искатели корня были честными людьми, если видели латунзу — корень не трогали. На следующий год хозяин корня приход ил jc нему и горящей берестой оставлял на стволе дерева подпалины; они означали, что хозяин помнит о своем владении и оповещает об этом других искателей. Ведь корень не всегда можно было выкапывать сразу, молодому нужно было дать время подрасти, набрать силу.

Александр Иванович шел медленно, часто оглядывался, иногда замирал и делал нам с Сашенькой знак рукой остановиться, затаиться. Могли повстречаться кабаны, олени, мог — и тигр.

— Скажем, пятнистые олени,— говорил Александр Иванович.— Редкие животные, но у нас водятся. К моему кордону чуть ли не каждый день спускаются, весь папоротник внизу ободрали.

— Так это олени? — вспомнил я голые стебли папоротника вдоль тропы.

— Да. Потому и тигрица там ходит. Оленей сторожит.

— Откуда вы знаете, что тигрица, а не тигр?

— По следу. У тигрицы ширина пятки меньше, у нашей — восемь сантиметров. А у взрослого самца десять-двенадцать.

— А вам приходилось сталкиваться с тигром?

— Как же, рядом живем. Как-то шел на лодке вдоль берега. Смотрю, вороны над пещерой кружат. Я вылез из лодки, пошел поглядеть, что это они нашли. А оружия у меня никакого, только нож. Я вообще-то тигра не боялся, я медведя боялся: Медведь жадный и дурной, добычу никогда не бросит. На человека начинает наскакивать... Смотрю, в пещере на камнях хребет изюбра лежит. Я хожу вокруг давленки, смотрю, как он изюбра тащил. Спокойно так разгуливаю. И вдруг — рев. И встает из-за камней тигр. Да здоровый такой! Я потом замерял: пятка двенадцать сантиметров. Встает он, а расстояние между нами совсем небольшое. И вот тут он прыгнул ко мне. Прыгнул и остановился. У меня вся кожа на голове захолодела. Он присел, зарычал. Страшно, что не побежал от меня, тигры обычно уходят, а этот — нет. Присел, весь напружинился, и я перед ним стою. И тут он в сторону прыгнул и ушел. Когда немного успокоился, я покричал для верности. Потом давленку начал рассматривать. Крупный был изюбр. Я тогда, грешен, украл у тигра две лопатки изюбриные. Две кастрюли супа сварил. Эх, думаю, зашел бы кто в гости, угостил бы... Тигр как забьет зверя, так сразу к воде его тащит, устраивается и начинает пировать. Поест, потом пить пойдет, потом снова ест и снова пьет. Если зимой, так настоящую тропку к воде пробьет, пока все не съест. Ну и спит, конечно, возле давленки. Так и этот, спал, наверное, потому и не заметил меня. А так вообще-то осторожный зверь. Врасплох не застанешь.

Вот под такие разговоры возвращались мы на кордон.

Близость тигров, похоже, не слишком волновала обитателей кордона. По утрам Галя или Надежда Яковлевна уходили в лес собирать попавших в ловушки мышей. Ходили поодиночке, без оружия.

Хотя, надо сказать, соседство с тиграми все-таки сказывалось на быте

кордона. В первый же вечер после ужина, поднимаясь из-за стола, Александр Иванович сказал для нас троих, вновь прибывших: