Вокруг Света 1988 № 12 (2579) - [39]

Штястны понял шутку по-своему. Он расстегнул китель. На его волосатой груди качалась медная ладанка.

— Нашел здесь пять лет назад,— сказал он.— Очистил от патины и теперь, когда еду сюда, обязательно надеваю.

Оказалось, в его домашней коллекции, в Опаве, хранятся осколки ядер, картечь и пробитая кираса, есть перстень французского офицера и даже старинный пистолет, который нашел на Праценских высотах лет двадцать пять тому назад его старший брат. Иржи признался, что пистолет, из которого сегодня соревновался в меткости, купил у антиквара. — В Славкове увидите и не такую коллекцию,— ревниво заметил слушавший нас немолодой человек. Он представился: —Директор музея доктор Иржи Пернес!

Славков по-чешски, или Аустерлиц, как называли его австрийцы, вырос около замка, принадлежавшего князьям Кауницам. Городок крошечный: скромные двухэтажные дома образуют протяженную мощеную площадь, центр которой украшает традиционный скульптурный фонтан. Неподалеку от входа в замок высится довольно заурядный по архитектуре костел, откуда слышатся тихие звуки органа. Их перебивают записанные на магнитофонную ленту бравурные марши, которые несутся из двери ресторации под вывеской «Наполеон». В Славкове сегодня торжественный день: жители городка законно чувствуют себя сопричастными давним событиям, разыгравшимся на окрестных полях более ста восьмидесяти лет назад.

Замок, его вполне можно назвать дворцом, построил для Кауницев в XVII веке итальянец Доменико Мартинелли. Боковые флигели с высокими, крытыми черепицей мансардами, раскрываясь длинными крыльями, обступают замковую площадь перед фасадом главного здания с вычурным лучковым фронтоном. Широкая парадная лестница ведет на второй этаж. В высоких залах — богатая картинная галерея Кауницев, чудом не растерянная в годы войн, включая и последнюю, которая не обошла Славкова.

В ночь перед Аустерлицкой битвой в этих роскошных апартаментах почивали австрийский и русский императоры, а уже 6 декабря в главном зале замка маршал Бертье и князь Лихтенштейн подписали позорное для Австрийской монархии перемирие.

В нижнем этаже дворца, где экспозиция посвящена исключительно «сражению трех императоров», в этот день было куда как многолюдней. Тут, у подробных планов, составленных едва ли не на каждый час битвы, велись жаркие споры: каждый отстаивал свою точку зрения, комментируя действия тех или иных военачальников. Публика поспокойней рассматривала витрины с личными вещами Наполеона и его соратников, а также известных австрийских и русских генералов. Много места занимали остальные реликвии музея — старинное оружие, награды, медальоны офицеров, солдатские нательные крестики. Среди пушек и составленных пирамидками ядер ходил директор. Сегодня он был нарасхват. Я тоже подошел к нему с вопросом.

— Вас интересует судьба Фердинанда фон Тизенгаузена? — уточнил доктор Пернес.— Конечно, вам известно, что через год после смерти родственники перевезли его тело на родину, в Ревель. Там же, в Домском соборе, есть надгробие, видели? Ах, вы хотите знать, где он умер? Это за городом. Поедете?

Мне не пришлось пожалеть об оставленном на время «эскадроне».

— А знаете, что происходило на следующий день после битвы? — спросил Пернес, когда мы выехали из Славкова на Годонинскую дорогу.— В романе Толстого об этом ничего нет...

Я не знал. И доктор рассказал мне о тех событиях, не пропуская мелких, на мой взгляд, подробностей. Детали, казалось, были для него самым важным в событии. Впрочем, увлеченность Пернеса понятна: ведь все историческое действо, о чем нам приходилось только читать, случилось в его родных местах, по которым катила теперь наша ярко-красная «шкода».

Поглядывая по сторонам и слушая Пернеса, я пытался вообразить тот хаос, царивший при отступлении двух армий: гром орудийной пальбы, стоны раненых, разрывы шрапнели, ржание обезумевших лошадей... Выбираясь из-под обстрела, Кутузов послал к Багратиону адъютанта, предписывая корпусу отступить от Сантона, оставить Оломоуцкую дорогу и прикрыть отход остатков русских колонн на Годонин. Приказ был краток: «Держаться так долго, как возможно».

Решение главнокомандующего русской армии отступать на юг застигло врасплох Наполеона, авангард которого продолжал преследование в направлении Оломоуца, пока не убедился, что там никого нет. Спасая армию, Кутузов, как видим, оказался хитрее Бонапарта задолго до 1812 года. И не исключено, что печальный опыт отхода от Аустерлица помог русскому полководцу спустя почти семь лет решиться на рискованный Тарутинский маневр, имевший решающее значение в Отечественной войне.

Александр I, потеряв под Аустерлицем свиту, выехал в местечко Ходейцы. Здесь к нему пристали несколько русских офицеров и немного позже министр Адам Чарторижский. В трех километрах от Ходейиц, в Хершпицах, русского императора нагнал Франц I.

Проезжая через Хершпицы, Пернес затормозил напротив домов 44 и 45 и вышел из машины.

— Коронованные особы остановились у крестьян Франтишека Кучеры и Томаша Пасеки,— сказал он.— У Пасеки русский и австрийский монархи, оба голодные, ели постный тминный суп и вареную картошку. Стол, за которым они сидели, вы видели в нашем музее,— добавил Пернес.