Вокруг Света 1988 № 10 (2577) - [30]

В ночи, в узком луче налобного фонаря возник ответный отблеск, фиолетовый, тревожный. Крокодил! Блеснул — и исчез, а в черноте шевельнулось что-то большое, ловкое, словно рыба, и запахло рыбой — стало одуряюще сильно пахнуть сырой свежей рыбой. Но запах этот — не крокодиловый. Тот скорее отдает псиной, навозом, закисшим илом, еще чем-то, но не рыбой.

С Лемером и его спутниками в одной пироге находился местный рыбак по кличке Кайман Барбудо — Бородатый Крокодил. Ловкий, беззубый, вечно смеющийся, с редкой кудрявой порослью, ненадежно обметавшей широкий овальный подбородок, Кайман Барбудо заквакал, заскрипел по-жабьи, подманивая крокодила. Но тот не отреагировал на зов. Вот так же скрипуче, глухо, по-жабьи кричат молодые крокодилята, и каймана можно вытянуть из зарослей только этим криком. А так кайман труслив, осторожен и, почувствовав неладное, ни за что не выплывет к человеку. Кайман Барбудо повторил зов. Бесполезно.

И снова в луче фонаря сверкнул фиолетовый огонь — точнее, два огня, ласковых, широко поставленных, потом между этими двумя огнями возникло что-то сияющее, нежно-розовое — Бернар не сразу сообразил, что кайман уже распахнул пасть. А когда сообразил, отшатнулся — страшна розовая пасть каймана, хотя и известно, что кайман — это не аллигатор, целиком проглотить охотника вместе с сапогами и ружьем не сумеет.

Кайман Барбудо, пригнувшись к носу лодки, словно бы хотел спрятаться, снова закрякал по-жабьи. Крокодил не двинулся с места — это был самец. На крик обиженного детеныша плывут только самки — как все мамаши, они торопятся утешить дитя, обласкать. Папаши же могут приплыть с одной только целью: полакомиться собственным отпрыском, отгрызть у него хвост, ногу, оставив несъедобную костлявую голову. Этот же не двигался с места, только пасть розовела в ночи. Лемер, рассмотрев кривые грязноватые зубы, зябко передернул плечами. Холодно? Или жарко? Типичный туполобый папаша, любитель вкусно поесть и поспать на солнышке. Неподалеку от фиолетовых неподвижных «фонарей» папаши возникли еще два и двинулись к пироге.

Готовьтесь, охотники, мамаша плывет! Крокодилица беззвучно скользила в воде, целя носом точно в пирогу. Кайман Барбудо продолжал подзывать ее — крики ребенка были тревожными, тоскливыми. Лемер втянул голову в плечи и выставил перед собою ружье — думал, что сейчас придется стрелять. Но стрелять как раз не надо было — ружье давалось охотнику на случай, если пирога перевернется и в воде придется отбиваться от нападающих крокодилов.

Подманивая, Кайман Барбудо неспешно нагнулся, вытянул из-под ног шест с веревкой, на конце которой была сделана петля. И аккуратно, очень точными движениями подвел шест под голову плывущей крокодилицы — она так и въехала в петлю. И сама на себе ее затянула. Пасть крокодилицы оказалась плотно сжатой, а что такое крокодил без пасти? Это уже не крокодил, а, извините, обычное бревно. С лапами, с мистическими фиолетовыми глазами, излучающими печальный свет, с хвостом и бугристой кожей. И все-таки — бревно.

Крокодилица отчаянно рванулась в сторону, гулко шлепнула хвостом по воде, но Кайман Барбудо был готов к рывку; за многие годы он хорошо изучил повадки крокодилов и ни разу еще не промахнулся. Лемер со спутником помогли ему, и Крокодилица сдалась. Они очень быстро сдаются, крокодилы, когда попадают в плен, словно бы в них что-то ломается, отказывает, в длинном гибком страшном теле сама по себе прерывается некая жила жизни — крокодил стихает.

В жарком климате пойманного крокодила приходится держать на кукане — как какого-нибудь сазана в низовьях Волги — либо в мешке, который каждые полчаса обильно поливают водой.

Кожа крокодила лишена пор, тело не дышит, и завязать пасть — значит вообще перекрыть крокодилу дыхание.

Когда мы ели у месье Лемера хорошо прожаренные крокодильи шашлыки, он предупредил нас, что если захотим повезти крокодилье мясо с собой, то покупать это мясо надо только у знакомых. А то вместо крокодила подсунут варана, который также съедобен и также вкусен, но у европейцев не пользуется спросом.

Среди гостей был француз-фармацевт, седой, в золотых очках, с характерным ртом проповедника. Он слушал Лемера и постоянно вставлял в рассказ свои фразы — вначале получалось что-то вроде дуэта, а потом целиком завладел вниманием стола. И в один из перерывов фармацевт резко свернул разговор с крокодилов:

— Вы, советские, продаете хорошую технику — большую технику: самолеты, например. Но почему вы не продаете мелкую продукцию? Пластинки, например. А если продаете, то плохие, три раза проиграешь, и пластинки — «кра-кра-кра», трещат и прокручиваются. А где ваши книги, где Достоевский и Пушкин, где Лев Толстой? Где музыка композитора Бородина? — Почему-то из всех русских композиторов фармацевт назвал только Бородина.— Отчего дремлет ваш торгпред? Наверное, только пишет бумаги в Москву о том, как он хорошо работает. А он работает плохо! Я хочу купить ваши товары, а их нет. Где ваши советские товары, которые я хочу купить? А? Я хочу потратить на них деньги, а вы? Вы не хотите их получить! Почему вы не поставляете свои товары? — Фармацевт был прав, крыть нечем. В завершение он воскликнул патетически, на русский манер: — В бумажках закопались! — и тут тоже был прав.