Вокруг Света 1988 № 10 (2577) - [25]

Слово «Кижи», как известно, означает «остров игрищ», на нем в языческие времена совершались культовые празднества. Лишь в XI веке новгородцы начали строить здесь церкви. Праздник народных ремесел как бы продолжал древние традиции острова-музея, где стоят избы вепсов, карелов, русских. Заходи в любую, окинь взглядом убранство комнат, бабий кут или палатный воронец, божницу, полотенца, на которых вышиты знаки Солнца, или Древо Жизни, утварь всякую. А рядом уже сегодняшние умельцы, сохранившие опыт своих дедов и прадедов, плетут берестяные туеса, вырезают деревянные ковши... Как-то невольно осознаешь, что благодаря им для нас сохранена часть духовной культуры народа. Не потому ли и возникает здесь то необычное ощущение, которое так трогает людские души?

Девушки пели, а во мне нарастала тревога от мысли: неужели когда-нибудь оборвется песня Кижей?

Кижи

Александр Глазунов, наш спец. корр.

Охота с двойной игрой

Несколько раз между деревьями мелькали то рыжий лисий хвост, то серая заячья спинка, то пугливый, стремительный силуэт косули. Но серьезного зверя — кабана, на которого главным образом и была организована охота, все не было. Уже начало брать сомнение, так ли их много в этих краях, как рассказывают, уже прошли мимо загонщики, прочесывая следующий участок, и настроение окончательно было испортилось, когда огромный секач возник перед моими глазами, внезапно, как взрыв. За деревьями в том направлении еще мелькали спины загонщиков, отчетливо слышались их голоса. Кабан мчался прямо на меня с такой скоростью, будто его выстрелили из пушки. Казалось, никакая сила не смогла бы его остановить. И откуда только взялся? Словно из-под земли вырос. В висках застучало, кольнуло под ключицей. По спине пробежал неприятный холодок. Странное дело: битый час, пока загонщики прочесывали первый участок, в душе теплилась лишь одна мечта, одна надежда, чтобы зверь непременно вышел на меня. Но теперь, когда надежда оправдалась в идеальном варианте, когда вышел не просто зверь, а зверюга, особой радости почему-то не было.

На мгновение промелькнуло в памяти, как на кегельбане от тяжелого шара-ядра разлетаются легкие фигурки, и сам я показался себе таким же обреченным: секач будто специально был нацелен в меня рукою опытного игрока и теперь летел точно, неотвратимо... Правда, у меня было ружье и я имел право защищаться (уж не об охоте речь!), однако медлил, какая-то сила удерживала, не позволяла поддаться инстинкту. Можно, конечно, хладнокровно оценив ситуацию, назвать эту силу опытом, стремлением не нарушить правила охоты: запрещено стрелять в ту сторону, где есть люди, надо пропустить зверя и бить вдогон. Но это потом легко рассуждать, а сейчас пропускать-то его, окаянного, надо «через себя». Это потом хорошо говорить, что кабан промчался мимо так близко, что чуть с ног не сбил, а пока он приближается, то идет всегда прямо на тебя, надвигается страшной силой. И это ощущение надо пережить, одолеть. Ведь еще секунды — и...

Был еще и страх перед «Высочайшим судом», о строгости и неотвратимости которого мне все уши прожужжал товарищ и «старожил» ГДР стрелок-спортсмен Андрей Коваленко. Через него-то я и попал на «королевскую» охоту в район Ребель. Такая охота в районе проводится один раз в год. К этому времени поголовье кабанов достигает угрожающих размеров, и становится нужным отстрел. Охота представляет собой образец организации, соблюдения ритуалов, высшую школу охотничьего искусства. Именно в таком смысле она и называется королевской. Это не столько сама охота, сколько праздник охоты.

В тот день участников было более ста двадцати, причем восемьдесят — действительные члены общества, они с оружием, а остальные — кандидаты в охотники. Они выполняют все вспомогательные работы: ходят в загон, вывозят из лесу и складывают в установленное место добычу, словом, обслуживают охоту, но при этом они учатся, познают ее многочисленные законы и таинства, начиная от безопасности в обращении с оружием, изучения повадок зверей и кончая умением вести себя в присутствии старших по стажу. К слову сказать, традиция предопределяет меру уважения и авторитета на охоте только в соответствии с заслугами перед охотобществом, а не по занимаемому месту в обществе вообще. Мне доводилось видеть, например, как один партийный работник, будучи кандидатом в охотники, ходил в загон, выполнял обязанности официанта за ужином и вообще делал всю черновую работу вместе с другими кандидатами в охотники. Срок пребывания в этой роли не определен, он зависит от наличия мест, поскольку число охотников ограниченно, и от степени зрелости кандидата.

...Зверь стремительно приближался. Комья земли и пучки травы летели из-под его копыт. Уже были видны и вздыбившаяся на загривке щетина, и красноватые, полные страха и свирепой решимости маленькие глазки, и острые желтовато-белые клыки вразлет — мощное и грозное оружие вепря, о котором в охотничьей среде всегда полно рассказов, былей и небылиц одна страшнее другой. Однажды и мне довелось видеть это оружие в действии, когда на моих глазах кабан сильно поранил егеря. Наверное, от скачков могучего зверя подрагивала земля, поскольку сейчас, спустя время, только этим я могу объяснить появление легкой дрожи в коленях. Тогда же, хорошо помню, испытывал страх лишь перед двумя обстоятельствами. Боялся, что зверь отвернет в сторону и выйдет на соседний номер или — того хуже — повернет обратно, на загонщиков. И еще — представитель «Высочайшего суда» стоял в нескольких десятках метров слева от меня и, как мне казалось, с хладнокровием сфинкса смотрел на все происходящее, имея в сознании лишь одну идею — усмотреть в моих действиях ошибку, неверный шаг, несоблюдение закона. Только эти два соображения мешали мне поднять ружье, взять зверя на мушку. Ставшие вдруг несколько ватными руки, конечно, тут ни при чем. А секач был уже совсем рядом. «Идет, вражина, прямо вутыч, как говорят в Сибири. И будто назло: ни деревца на пути, ни кустика. Чем же все это кончится? А начиналось так хорошо...»