Вокруг Света 1987 № 05 (2560) - [12]

Фургоны я не любил — в них темно и сыро, как в подземелье, другое дело — бортовая машина. Закоченеешь в морозы (они тогда были ого-го-го), зато столько разного увидишь.

А посмотреть было на что: Томск, куда я приехал учиться из Восточного Казахстана,— город старинный, теремной, каждый дом в нем поставлен наособицу. Чего только нет — и дворцы с колоннами, и хоромы из лиственницы и кедра с кружевными подзорами, наличниками, пилястрами, и строения из необлицованного красного кирпича, настенные украсы которых выложены под деревянную резьбу, и особняки из одномерных бревен на кирпичных цоколях...

А что за крыши у этих домов! Не крыши, а шатры — то островерхие с чешуйчатыми кровлями, то округлые, похожие на купола. С одной горделиво устремился в небо шпиль, с другой — резной деревянный фонарь, с третьей — фантастические коньки и драконы. Неожиданно промелькнет затейливое слуховое окно, или круглый парапет с солнечной розеткой в углублении, или темный жестяной наголовник водосточной трубы, похожий на диковинный цветок...

...Смотри, постигай, сопоставляй!

И я постигал.

Уже через месяца два-три почувствовал, что более или менее изучил не только достопримечательности Томска, но и его рельеф, географию — взвозы и спуски, мощеные тракты и немощеные улицы с чудными названиями — Эуштинская, Тояновская, Татарская, Басандайская, Обруб, первый и второй Кузнечные взвозы, Лагерный сад, Соляная и Конная площади, Юрточный переулок, Каштак... В каждом тайна, требующая разгадки.

Томск открывался мне то парадной, то будничной стороной. К парадной относилась прежде всего его вузовская часть. Здания здесь, как правило, величавые и вместе с тем академически строгие, старомодные. Иное дело — примыкающие к ней районы. До революции в них жительствовали золотопромышленники, основавшие бывшую Миллионную улицу, и купцы. Они любили роскошество и витиеватость, а потому дома свои, а заодно лавки и магазины, торговые склады и мастерские, конторы и постоялые дворы с каретниками стремились возвести так, чтобы поразить воображение сограждан. При всем несходстве эти две части Томска сливались воедино, образуя запоминающийся ансамбль.

А рядом сосуществовала еще одна сторона, возведенная в начале века ремесленниками, служащими, неимущим рабочим людом. Она не столь узорна и богата, но тоже по-своему интересна. Дома здесь рубленые, окна не по-сибирски просторные, резьба простая, но выразительная. Одно плохо: многие строения обветшали, скособочились; крыши латаны-перелатаны, деревянные кружева порушены, ставни на одном и том же доме покрашены в две, а то и три разные краски — по числу хозяев. О заборах и говорить нечего — покосились, стали щербатыми, того и гляди завалятся.

«Хозяев много, потому, наверное, и нет хозяйского догляда,— думал я, подпрыгивая на мешках с цементом.— Обидно. Музей же...»

Однако вскоре я стал замечать, что в Томске началось наступление на ветхость. В разных концах города почти одновременно было снесено десятка три развалюх. Затем настала очередь заборов. К удивлению моему, вместе с неприглядными загородками рухнули наземь и добротные ограды, железные решетки и даже резные ворота. К счастью, не все. Но те, что остались, торчали теперь в провалах обнажившихся дворов сиротливо и неприютно.

Вот тогда и задумался я впервые о том, что архитектура прошлого имеет свои законы, что ее так просто, лишь отсекая отжившее, мешающее взгляду, к сегодняшнему времени не приспособишь. Те же заборы взять. Возводились они прежде всего с практической целью: охранить дом, отгородить его от внешнего мира... Но ведь была и другая надобность в них. Именно заборы скрывали неприглядность дворовых построек. Заборы же придавали улице непрерывность, заставляя вспомнить линию крепостной стены. А так как практически все сибирские города начинались с крепостей, то становилась понятной именно такая застройка.

Томская крепость поставлена была в начале семнадцатого века на одном из глинистых холмов при слиянии рек Ушайки и Томи. Конечно, ничего из построек того времени здесь не сохранилось да и вряд ли могло сохраниться: даже смолистое дерево служит не более ста пятидесяти лет, к тому же трудно уберечь деревянный город от опустошительных пожаров. И все же крепость исчезла не безвозвратно. В областном краеведческом музее я увидел ее макет, созданный по архивным документам: ряды заостренных кверху бревен над Обрубом (обрубленный и сделанный неприступным склон); пять сторожевых башен, а также складские и жилые избы, встроенные в замкнутую стену, составленную из городен (двухэтажный сруб о две стены, каждый длиною до четырех метров); посредине — трехъярусная деревянная церковь Бориса и Глеба.

Историю создания крепости я узнал там же, в музее. Она оказалась весьма примечательной. В январе 1604 года князь татарского племени эушта Тоян отправился в Москву к Борису Годунову просить защиты от степняков, разорявших его мирные юрты. Русский царь принял его приветливо, и не где-нибудь, а в Грановитой палате, велел отрядить с ним разведчиков. Те и отыскали удобный для крепости холм в низовьях Томи, сделали план местности и доставили его в приказ Казанского и Мещерского дворца. А по весне, как только сошел лед, из Тюмени, Сургута, Тобольска, Пелыма под началом казацкого головы Гаврилы Писемского и письменного головы Василия Тыркова прибыли на грузовых дощаниках в земли Тояна двести русских служилых людей. Всего за лето вместе с эуштинцами и людьми остяцкого князя Онжи Алачева они и построили Томскую крепость.