Вокруг Света 1987 № 01 (2556) - [35]

Но в чем причина такого трагического конца легенды?

Мне думается в том, что мастерица Медея, знавшая технологию изготовления тончайшей льняной пряжи — золотого руна, просто не могла помочь эллинам. Из-за разницы в климатических условиях в Элладе не росли нужные для этого тонкие сорта льна. Медея оказалась бессильной, а удачный поход аргонавтов — бесполезным.

Игорь Машников, кандидат химических наук

Нелегко читать мифы

Существование довольно оживленных торгово-экономических связей между греческими полисами и Колхидой не подлежит сомнению.

Исследование И. Машникова дает неведомую подчас ангиковедам, не говоря уже о массовом читателе, информацию о правовых нормах торгового судоходства. Не лишена статья и приключенческого момента, связанного с контрабандой, истоки которой, по заверениям автора, восходят к древнейшим временам. Греки, как известно, весьма преуспевали в этом деле.

Относительно легенды о «золотом руне» можно сказать следующее: как и ко всякому мифу, к ней не приложимы научные критерии, с помощью которых доказывается или опровергается ее истинность, то есть то, о чем повествуется, ибо это продукт воображения и фантазии. Мы лишь отчасти разделяем мнение Э. Б. Тейлора о том, что «каждый из нас мог бы поупражняться в этом легком искусстве аллегорического истолкования мифов сообразно своей фантазии». Статья И. Машникова, основанная на изучении большого исторического, мифологического и специально технологического материала по производству льна с древнейших времен, свидетельствует о том, что далеко не каждый из нас мог бы «поупражняться» в совсем не легком, по-нашему мнению, истолковании мифов, будь это поиск их аллегорического смысла или крупиц исторических истин. Во всяком случае, выдвигаемая И. Машниковым гипотеза о том, что миф о «золотом руне» связан с производством льна, высококачественных льняных волокон и дорогостоящей одежды, изготовленной из тонкой льняной пряжи, вполне правдоподобна и имеет право на существование.

Ф. X. Кессиди, доктор философских наук

Каменный щит

Если встать на вершине холма, неподалеку от полиграфического комбината, и посмотреть на старую часть Смоленска, то перед глазами возникнет пейзаж, в который не вторгаются никакие приметы нынешнего века: лишь зеленые взгорья да старинная крепость. Она величаво спускается по холмам к реке. Чем хорош исторический пейзаж? Прежде всего тем, что легко и непринужденно включает в работу воображение: как просто, глядя на грозные башни и зубчатые прясла, представить век XVI, когда на берегу Днепра кипела самая большая на Руси стройка...

По царскому указу весной 1596 года начали возводить каменный Смоленский кремль. Новая артиллерия врага требовала новых средств обороны: дубовый тын перестал быть надежной защитой от польских и литовских ядер. Надо было поставить на пути чужеземных захватчиков мощный каменный щит. Со всех концов Руси потянулись к Смоленску возы, груженные кирпичом, железом, белым камнем, тесом. Одного кирпича понадобилось 150 миллионов штук, поэтому временно запретили в государстве строить каменные здания. Автором проекта крепости и распорядителем всех работ, или розмыслом, как говорили издревле, был зодчий Федор Савельевич Конь, построивший к тому времени в Москве длинную стену Белого города и Симонов монастырь.

Тысячи мастеров — каменотесов, плотников, землекопов — с ближних и дальних мест сгонялись на работы в Смоленск. Осенью 1600 года, по свидетельству летописца, вспыхнул среди работного люда великий мор. Мертвых не управлялись погребать, но поредевшие ряды строителей пополняли новые люди — даже из острогов гнали узников. Москва торопила: на западе погромыхивала приближающаяся война.

Борис Годунов, побывавший в Смоленске, докладывал в Москву: «Построим мы такую красоту неизглаголенную, что подобно ей не будет во всей поднебесной...» И вот через шесть лет поднялась твердыня, которую Годунов назвал «ожерельем всея Руси». Протяженность каменных стен, опоясывавших приднепровские холмы,— шесть с половиной километров, а их толщина поболе пяти метров. И еще — тридцать восемь круглых и грановитых башен в три этажа, с мостами-перекрытиями, со сторожевыми чердаками... Денно и нощно несли на кремлевских стенах караульную службу стрельцы. В зеленых кафтанах с широкими красными поясами, в желтых сапогах и бархатных шапках; на поясе — пороховница и манерка для дроби; в руках — кремневое ружье или бердыш — боевой топор. Гарнизон по тем временам в Смоленске был немалый — тысяча человек. Недаром в городе возникла особая слобода — стрелецкая. Ратная профессия передавалась от отцов сыновьям. На монетах, которые чеканились в городе, была выбита пищаль.

Детище Федора Коня приняло боевое крещение в 1609 году, когда в пределы России вторглось 30-тысячное войско польского короля Сигизмунда III. Смоляне еще до прихода чужеземцев сожгли все четыре посада, а сами заперлись в городе: для посадского населения на время войны были специально построены осадные дворы. Оборону города возглавил воевода Михаил Борисович Шеин. По его распоряжению составили особую роспись, где все мирные жители, способные носить оружие, были закреплены вместе со стрельцами за определенными башнями. Но в обороне, конечно, участвовали все — и стар и млад.