Вокруг Света 1986 № 11 (2554) - [17]

Огромная, тяжелая, потерявшая на мелководье свою устрашающую силу и стремительность, покорная, как теленок, скользит она за человеком. Рыбак привязывает веревку к прорези, оставляя белугу снаружи — в лодке ей не поместиться,— и белуга зарывается головой под борт прорези, оставив на поверхности спину и бока. Впервые я вижу речную рыбу подобных размеров. Ростом она не меньше меня. От рыбы в ее облике только хвост да зубчатый гребень спины. Во всем же остальном — в ее огромности, округлости, мягкой ворсистости ее темно-серых боков, в покорности, с которой уткнула она морду в лодку и позволяет трогать себя,— больше от домашней скотины, коровы или лошади, настороженно косящей глазом, но подставляющей бока под руку человека.

В сущности, рыбачий промысел, его содержание, распорядок, ритм движений, пластика, мало, наверно, изменились за прошедшие десятилетия, а может, и столетия. Только лебедка появилась, да желтые комбинезоны, да синтетические нити в неводе, а все остальное было всегда — и невод, и деревянные лодки, и пальцы, вцепившиеся в сеть, напряжение мускулов, преодолевающих сопротивление ожившего в воде — под толчками рыбы — невода. Так же мерно, откидываясь назад, тянули на себя невод рыбаки и сто лет назад, и так же был пустынен берег, широка гладь воды, малолюден промысел...

Можно было бы, наверное, восхититься этой прочностью рыбацких традиций, если бы не знание того, как горит кожа ладоней у рыбака от каната, как ломит плечи и затылок после двух-трех притонений. И честно говоря, хотелось бы нарушить эту веками освященную картину видом какой-нибудь современной удобной и практичной неводосборочной машины.

...Постепенно прорезь заполняется. В прозрачной воде под солнцем светятся нежно-розовые брюшки рыб, пунктиры квадратиков и звездочек на их боках.

Застучал мотор Сашиного катера, такого же метчика, как и у рыбаков. Прорезь цепляют к метчику, мы с Олей забираемся на борт к Саше, и уже все вместе движемся вниз по течению мимо брандвахты к большому светло-серому речному судну — плавучему икорному заводу. Как только прорезь оказывается на глубине, белуга, шевельнув длинным телом, исчезает и о ее присутствии говорит только туго натянувшаяся веревка, круто уходящая вниз.

Саша подтащил прорезь к борту завода. С палубы свесились головы. «Всего-то! — донеслось оттуда.— Это с одного притонения?»— «Нет, с трех».— «А белуга есть?» — «Есть».— «Ну, наломаемся с ней!»

— А что, действительно совсем мало привезли? — спросил я у Оли, когда мы перебрались на узкую палубу плавзавода.

— Мало, конечно. Сейчас не сезон. Идут только отдельные особи озимого осетра. Вот месяца два назад тут работали от темна до темна. Не успевали все перерабатывать.

— Раз есть озимые, значит, есть и яровые осетры? — спрашиваю я.

— Да. Озимые — это те, что идут в реку осенью и выметывают икру на следующий год. Ну а яровой осетр идет весной и сразу нерестится.

К брандвахте мы возвращаемся с Олей берегом.

— А как вообще получилось, что вы здесь, Оля? Все-таки для девушки это, похоже, не самая удобная работа. Полгода жить в глухом пустынном месте, когда, наверное, хочется окунуться в круговорот людей, хочется новых впечатлений, развлечений, наконец. Да и вообще... вот уже полдня прошло, а вы еще из этих огромных сапог не вылезали.

— Да,— засмеялась Оля,— я когда приезжаю в город, так кажется, что не иду по асфальту, а лечу... Не знаю, как кому, а мне нравится эта работа. Считаю, что мне повезло. Я ведь выросла на тоне. Родители в колхозе работали. Потом училась в рыбном институте. Работала на рыбозаводе под Киевом, в Белой Церкви, а тянуло домой. Карп, конечно, рыба хорошая, но не сравнить же с нашей. Вернулась сюда и попала в институт осетрового хозяйства да еще в лабораторию Ходоревской. Работаю с Александром Васильевичем Павловым над научной темой. К нам приезжают молодые ученые из Ленинграда, Сибири, с Дальнего Востока. Нет, работать у нас очень интересно.

— Ну а на сегодня ваша работа уже закончена?

— Что вы, сейчас начинается самая трудоемкая ее часть — считать икринки.

Я решил, что это шутка. На икорном заводе Оля, присутствуя при всех операциях, записала в журнал все, как мне казалось, данные выловленных рыб, в том числе и вес икры. Но, заглянув после обеда в рабочую комнату, я увидел Олю склоненной над столом. Перед ней стоял лоток с горкой икры, пинцетом она отделяла несколько икринок и скальпелем придвигала их к другой кучке, поменьше. Взгляд сосредоточенный, губы безостановочно шевелятся. На мое появление она не прореагировала, только качнула головой, показывая, что не может сейчас прерваться. В том же положении я застал Олю и через час — склоненная голова, равномерное позвякивание скальпеля и пинцета о лоток.

— Ну и работка у вас! Какое ж надо иметь терпение для нее? — вырвалось у меня, когда Оля наконец кончила считать, взвешивать и упаковывать горки икры в марлю, разбирать косточки плавников, заполнять журнал.

— Да. Это только женщина может. Мужчины не выдерживают,— усмехнулась Оля.— Если и считают, то лишь в приказном порядке.