Вокруг Света 1986 № 08 (2551) - [40]

По языку и воспитанию европеец, Мед не мог найти себе (и не искал) места среди первобытных охотников-онге. Темнокожий, маленький и безбородый, он никогда не был принят белыми. Как раз когда он кончил школу, в Порт-Блэре бросила якорь шхуна, одна из многих в Бенгальском заливе, экипаж которых составляют люди всех цветов и оттенков кожи. На вопрос, чем занимается подобное судно и каков его маршрут, вряд ли ответит сам шкипер. Возят самые разные грузы. Нет грузов — нет и доходов. Но — и это было для Меда главным — никто не интересуется, кто ты и откуда родом. Однако и на этом судне Мед мог рассчитывать только на самую черную работу.

Проплавал Мед много лет, прежде чем попал вновь на Андаманы. Кое-какие деньги накопил, постарел. Пора настала обосноваться на суше. Еще раньше он вступил в переписку с индийским инспектором по делам коренного населения в Порт-Блэре и узнал, что отец его нашел себе работу в Калькутте. И уехал, бросив мать Меда без всяких средств к существованию. (Все-таки настоящей женой эту женщину из туземного племени он не считал.) Что же касается матери, то никакими сведениями о ней инспектор не располагал. Скорее всего она вернулась в лес к своему народу.

В Порт-Блэре дождался наконец суденышка до Малого Андамана, где живут онге, где родился Мед. По пути узнал, что появилась на острове Хат-Бэй — деревня новоселов — безземельных крестьян, индийцев и бирманцев. Государство платит им пособие, а они должны расчищать лес для полей и новых поселений.

...Новенькая дорога вела на север. Бульдозеры срезали заросли по сторонам дороги; дым походных кухонь обозначал лагеря дорожных рабочих. Но через четыре часа ходьбы дорога кончилась, как бритвой обрезанная. Начинался тропический лес без тропинок и просветов. Бывалый на море, неопытный в джунглях, он еще час продирался через подлесок, пока не вышел на пустынный берег моря.

Измотанный, он упал на белый песок.

И в тот же момент выросли перед ним трое нагих иссиня-черных мужчин. В руках они сжимали луки и стрелы. Как видно, они давно следили за ним, передвигаясь в густых зарослях стремительно и бесшумно.

Мед с трудом поднялся на ноги. Мужчины были ростом с двенадцатилетних мальчиков, и Мед, привыкший всю жизнь чувствовать себя малорослым, возвышался над ними, как взрослый меж детей. Лица, грудь и плечи людей были вымазаны белесой глиной.

— Я ищу Онгураи, мою мать, Онгураи, жену белого человека,— медленно и внятно произнес Мед по-английски, остро ощущая тоску от того, что не знает ни слова на их языке.— Онгураи, Онгураи...

Конечно же, люди не поняли ничего, но засмеялись, что-то заговорили — речь их была похожа на голубиное воркование, стали легко касаться его щек.

— Онгураи, моя мать,— повторил Мед.

Снова смех, воркование. Потом они крепко, но не грубо схватили его за руки и потянули за собой в лес.

...Уже позднее, пожив среди сородичей, Мед понял, зачем они трогали его щеки: проверяли, есть ли на них растительность. У настоящих людей, считают онге, на лице и на теле — ни волоска. Когда они убедились, что Мед — единоплеменник, они постарались показать ему, что их раздражает его одежда: настоящие люди ходят нагими. Одежда цепляется в лесу за колючки и сучки; в ней не пройдешь бесшумно, спугнешь дикую свинью или птицу.

В стойбище — два заслона от ветра и костер — его матери не оказалось. Где она, никто не знал: не в обычае онге спрашивать человека, куда и зачем он уходит.

Мед провел с онге неделю. Ходил с мужчинами на охоту. Раз убили дикую свинью. Два раза поймали на морском берегу черепах. Он пытался научиться собирать мед диких пчел так, чтобы они его не покусали. Онге всему учили пришельца — если он хотел. Если не хотел, оставляли в покое. Объяснялся Мед с людьми жестами и мимикой. Вспомнил несколько слов.

Мед многое понял за эту неделю. Узнал, что перед охотой мужчины вымазывают тело глиной. Что свои луки и стрелы всегда держат отдельно от женской утвари — сетей и раковин. Что в духов они не верят. Правда, считают, что на верхушке дерева над стойбищем живет Палуга — бессмертное существо, никак не вмешивающееся в жизнь людей. Но если его попросить, может помочь на охоте.

У онге нет ни вождей, ни шаманов. Нет частной собственности. Каждый может взять у другого все, что ему нужно: лук, стрелы, лодку. Человек принес с охоты добычу, любой может воспользоваться ею.

Мед оставил на пеньке часы, и их взяла какая-то женщина. Потом они ей надоели, и она положила их на землю, когда набирала воду. Там и оставила. Мед, который с трудом их нашел, попытался всем объяснить, что это его вещь, брать ее нельзя. Онге равнодушно выслушали. Потом часы кто-то снова взял.

Мед зажарил себе кусок свинины. Люди с интересом попробовали необычное кушанье, не оставив ему ничего. Правда, он и сам мог взять сырого мяса. Все это было для Меда необычно и мучительно. Он понял, что никогда не сможет стать одним из тех, кого хотел бы считать своими сородичами. Его никто не задерживал: хочешь уйти — иди. Есть ты в племени или нет тебя — племени все равно.

Идти, однако, по лесу до дороги стало чуть-чуть легче.