Вокруг Света 1986 № 05 (2548) - [20]

Молодого проповедника арестовали. Посадили в возок — и в Петербург. Потом заточили в Валаамский монастырь. Его освободила смерть Екатерины II, но вскоре снова ссылка — в Сибирь. В Тобольске, в нищете, кончил он дни, оставив для потомства «Письма из Сибири в 1826 году», «Прогулки вокруг Тобольска в 1830 году» и двухтомное «Историческое обозрение Сибири»... Из многих давних событий и судеб Мельников выбрал судьбу борца, и отсвет проповеди Словцова лег на весь XVIII век, звездный век Тобольска, век богатый, торговый и ремесленный, когда открывались мануфактуры и строились белокаменные здания, когда занималось просвещение в Тобольске — открылись театр и первое в Сибири учебное заведение, когда начал издаваться — опять же первый в Сибири — журнал «Иртыш, превращающийся в Ипокрену», век, когда проследовал через Тобольск в сибирскую ссылку Радищев.

Мы вышли за территорию кремля. Тропинка, бежавшая вдоль стены, вывела к крутому склону Троицкого мыса. Слева и справа змеились в глубоких лощинах взвозы — дороги из нижнего города в верхний. Внизу, под нами, лежал уже отчетливо видный нижний город.

— Город бедный! Город скушный! Проза жизни и души! Как томительно и душно в этой мертвенной глуши! — Владимир Николаевич прочел эти строки с грустью.— Узнаете? — И, не дожидаясь ответа, сказал:

— Наш милый тоболяк Петр Павлович Ершов, поэт и педагог, автор неувядаемого «Конька-Горбунка». Помните?

После невиданного расцвета наступило иное время, печальное для города: он перестал быть столицей Сибири, новый тракт из Екатеринбурга на Тюмень миновал его, утратил былое значение и водный путь по сибирским рекам. Город замер и если чем «прославился» в прошлом веке, то лишь тем, что стал «столицей» каторжной Сибири: здесь в 1823 году был учрежден Приказ о ссыльных. Кандальный путь в Восточную Сибирь лежал через Тобольск. Казалось бы, куда печальнее такая «слава»... Но вот парадокс: великие люди прошли через Тобольск, жили здесь на поселении — и это не могло не оставить след в нравственной жизни многих тоболяков.

Мельников показывал мне заметное и с высоты холма белое двухэтажное здание гимназии, инспектором которой был Ершов, когда учился в ней, как сказал Владимир Николаевич, Митенька Менделеев. Вспоминал о декабристах, композиторе Алябьеве, поэте Грабовском, художнике Знаменском...

Сам Мельников родился в деревне под Тобольском («Вон она, видите?» — показал он на точечную россыпь серых крыш за Иртышом). Был на фронте в мотострелковой бригаде. Рассказывая об этом, заметил: «Знаете, что удивительно: помню, как в одном городке под Будапештом, в минуту затишья, читал книгу «Конец Кучумова царства». Что это было? Знамение? Знак судьбы?» Когда вернулся после войны на родину, не раздумывая, связал свою жизнь с музейно-пропагандистской работой. Стал собирать документы о гражданской войне, о войне Отечественной...— Мельников хотел знать все о тоболяках, прославивших его город.

Главная улица верхнего города была прямая, широкая, с зеленью бульвара посередине. Она вела от кремля к крепостному валу — зеленой оплывшей гряде, у которой стояла рубленная недавно крепостная башня в знак того, что здесь когда-то кончался город. Но история как-то не вспоминалась на этой улице: молодые лица, гул машин, водоворот толпы у зданий трансагентства, гостиницы, почтамта... Мне нужно было миновать старый город и в новых кварталах отыскать фабрику художественных косторезных изделий.

...Фабрика стояла за зданием педагогического института. Я обошла шумную компанию студентов, столпившихся во дворе института у бюста Менделеева, и по тропинке вышла к двухэтажному дому.

Хотелось встретиться с Гавриилом Андреевичем Хазовым: работы этого художника, а также старого мастера Порфирия Григорьевича Терентьева и других косторезов я уже видела в музее. Там же — среди меховых одежд, расшитых бисером и украшенных медными отливками, среди тканей, вышитых шерстью, и изделий из бересты со знаменитым «сургутским узором» — были выставлены скульптурки, выточенные из мамонтовой кости, видимо, в прошлом веке.

И вот я в кабинете Хазова, главного художника фабрики.

Хазов худощав, темнолиц, спокоен, но глаза выдают в нем человека с напряженной внутренней жизнью...

— Наш промысел,— начал Гавриил Андреевич,— в 1974 году отметил свое столетие.

— Простите,— удивленно перебила я,— как можно установить дату возникновения народного промысла?

Хазов словно ждал этого вопроса, потому как сразу напомнил, что ханты и манси резали по кости испокон веков, тут, действительно, года, а может, и столетия не установишь. Но вот когда этим ремеслом начали заниматься русские переселенцы, известно. В 1874 году землемер Овешков организовал в Тобольске первую мастерскую на промышленной основе, в ней работало шесть человек. Потом возникли другие мастерские. Особенно прославился мастер Терентьев: его резная миниатюра «Один с сошкой, семеро с ложкой» получила медаль на Парижской выставке 1900 года. Но основное развитие промысла началось после революции. Ученики Терентьева в 1932 году создали артель, и этот год считается годом основания фабрики.