Вокруг Света 1986 № 02 (2545) - [6]

— Смысл нашего эксперимента, — произносит Агаджанов, — конечно, заключается не только в том, чтобы создать хорошие бытовые условия. Наша задача гораздо шире. Как, по-твоему, может ли ученый чему-нибудь научить пастуха, который много лет ходит за отарами, знает отлично пустыню, повадки животных, то есть вобрал в себя опыт не одного поколения своих предков?— И, не дожидаясь ответа, продолжает:— Взять, к примеру, выпас овец. По рекомендации Института пустынь мы разработали систему научного использования пастбищ. В нее входит так называемый пастбищенский оборот. Это значит, что одни участки используются летом, а другие — весной. Кроме того, надо давать и короткий отдых пастбищам, чтобы уберечь от вытаптывания травостоя и тем самым не способствовать наступлению опустынивания. Но самое главное — на нашей площади в десять тысяч гектаров, которую нам выделили для эксперимента, раньше могли пасти скот все, кому не лень, никто за пастбища не отвечал. Теперь положение изменилось — сейчас на ней пасется только одна отара, закрепленная за гелиокомплексом. И чабаны уже сами заинтересованы в том, чтобы лучше сохранить свою территорию...

Эксперимент продолжается. И не случайно выбрали для его проведения местечко Черкезли. Вблизи урочища не проходит ни линия электропередачи, ни асфальтированная дорога. Вот почему гелиоустановка, работающая на солнечной энергии, должна создать не просто сносные, а в определенной степени даже комфортные условия для работающих в пустыне людей.

Но, по мнению ученых, прежде чем приступить к массовому внедрению подобных проектов, необходимо точно знать, сможет ли он, этот проект, полностью обеспечить водой и кормами отару овец в урочище. Причем круглый год.

В масштабах республики это очень важно знать. Особенно сейчас, когда переходят на новую организацию животноводства в условиях пустыни.

— Конечно, какие-либо окончательные выводы делать рано, — заключает Велиназар.— Ведь наш гелиокомплекс работает, как я уже говорил, не на полную мощность. Поэтому пока десять-двадцать процентов кормов и воды приходится сюда доставлять. Но я говорю — пока!

Молодой ученый убежден, что в ближайшем будущем в пустыне появятся уже не единицы, а десятки, сотни гелиокомплексов Они стали насущной необходимостью, продиктованной временем.

Ашхабад — Черкезли —Москва

Владимир Устинюк, наш спец. корр. Фото автора

Дети маиса

 

Никарагуа, Никарагуита,

Самый лучший цветок в букете моей любви...

(Из песни Карлоса Мехия Годоя)

Мы, никарагуанцы, владеем всего лишь 130 тысячами квадратных километров, но каждый из них удивительно красив, — сказал мне как-то художник Арнольдо Гильен, невысокий плотный человек с большой лобастой головой и очень добрыми, чуть печальными глазами.— Остановись в любом месте, присмотрись, и ты увидишь, что пейзаж так и просится на полотно.

Никарагуита — ласково, уменьшительно говорят о своей родине никарагуанцы. Действительно, по сравнению с такими гигантами двух Америк, как Бразилия, США или Канада, Никарагуа кажется на карте маленькой бусинкой. Но попробуйте перенести ее в Европу, и окажется, что это государство больше Австрии или Португалии.

При всем том, что размеры Никарагуа невелики, север страны разительно отличается от юга, запад не похож на восток.

Юг экзотичен и ярок, как одежды мулатки. Диковинные, пестрые, самых невероятных оттенков цветы, буйная зелень пальм, янтарно-желтые кокосы, радужные блестки колибри, ослепительная лазурь океанских вод...

Север скромен и небросок. Бесконечные цепи гор с прозрачной сенью сосен по склонам. Низкие облака, медленно стекающие с вершины белыми потоками тумана. Быстрые, светлые горные речушки, неожиданные водопады в зарослях диких бананов, укрывающих землю голубыми сумерками своих широких листьев. Крестьянские хижины, притулившиеся к могучим стволам вековых сейб. Темная зелень кофейных деревьев и затянутые марлей делянки табака...

Запад прокален солнцем, выдублен жаркими ветрами, как «мачетеро» — рубщик сахарного тростника. Здесь долины с бескрайними плантациями хлопка, дымные шапки над кратерами действующих вулканов и синие чаши озер в кратерах вулканов потухших. Это аккуратные квадратики рисовых полей и светло-коричневые моря фасоли. Это самые крупные города — Манагуа, Леон, Гренада и самые древние индейские поселения — Никиноомо, Масатепе, Ниндири...

Восток загадочен и молчалив, как индеец-мискито, населяющий его джунгли. Восток весел и беззаботен, как метис, живущий на побережье Атлантики. От берегов Великого озера расстилается сине-зеленый ковер сельвы. Влажный фиолетовый мрак царит в нем, и лишь где-то наверху, в кронах деревьев, пульсирует жизнь — визгливо верещат обезьяны, пронзительно кричат попугаи, разносится иногда мощный, гулкий и грозный рык ягуара. Сельву пересекают широкие мутные реки, где, высоко взлетая над водой, играет доисторическая панцирная щука, а в бурой жиже заболоченных берегов терпеливо караулят добычу крокодилы. Ни человеческого следа, ни дымка очага на многие километры вокруг. Только у самой кромки океана на красноватой глинистой земле притулились деревянные городишки-порты: Пуэрто-Кабесас и Блуфилдс. Там слышна английская речь и не смолкают зажигательные африканские ритмы, наследованные неграми и метисами от далеких предков — рабов, которых привозили сюда англичане с Ямайки.