Вокруг Света 1986 № 01 (2544) - [17]

Гошка смотрел ему вслед.

Из яранги выскочили приезжие.

— Далеко он? — спросил старший, передергивая затвор карабина.

— В райисполком, — сказал Гошка.— Такую сделал объявку.

— Да ну? — горняк нахмурился.— Там Дубров Алексей Михалыч. Он нам за этих оленей да зверье головы поснимает. А тебя вообще упечет...

— Серьезно? — Гошка встрепенулся, но тут же безнадежно махнул рукой.— Пропали мы...

— Ты что, идиот?..— пожилой сгреб Гошку левой рукой за ворот куртки.— Ты что, думаешь, в сторонке останешься?

Гошка болтался у него на руке, пытаясь разжать пальцы. Пожилой легко отбросил его в сторону, словно месячного щенка, и поднял карабин. Гошка почувствовал, что у него где-то в груди похолодело, но неожиданно резко вскочил и бросился на старшего, стараясь вырвать оружие из его огромных рук.

— Ты что?! — хрипел он, навалившись на карабин грудью.— Под вышку меня хочешь затащить?

Грохнул выстрел. Пуля подняла легкую полоску снега в пяти шагах от яранги.

А Питычи был уже далеко. Он шел по берегу ручья к перевалу между двух горбатых сумрачных вершин. Услышав выстрел, он не обернулся, а только сплюнул и так же неторопливо продолжал подниматься по склону.

Две зеленых стены

Фирсов, откинув рукавом форменного кителя седые волосы, упавшие на лоб при порыве ветра, продолжает мять в руке серовато-коричневый ком. Между пальцами стекает похожая на кофейную гущу жижа.

— Болото! Ну прямо-таки болото. Попробуй вырасти что-нибудь на такой почве.

Небольшая поросшая высокой травой лощина лежит неподалеку от железнодорожного переезда. Пронзительно звенит звонок, оповещающий о проходе очередного поезда. Над проезжей частью шоссейки, подобные колодезным журавлям, опускаются шлагбаумы. Под ногами чавкает грязь. На дне лощины между мохнатыми кочками пробивается ручеек, поблескивая мазутными пятнами.

С грохотом в полусотне метров от нас в облаке пыли проносится многовагонный состав. Пригибается поднятым вихрем трава. Все кругом лихорадочно дрожит.

Проследив за моим взглядом, — а рассматривал я скворца, сидевшего на полочке у летка скворечника-дуплянки с длинным выползком в клюве, — Фирсов смеется:

— В нашем лесу все птицы к железной дороге приобщились. Вишь как сидит — и хоть бы что! Поезд — не поезд, грохот — не грохот, а птенцов-то кормить надо. А корму всякого у нас — хоть отбавляй.

Дмитрий Васильевич Фирсов — хозяин здешнего леса. Леса особенного: он тянется на тысячу километров. Я не оговорился: именно километров, а не гектаров, потому как этот лес растет вдоль железной дороги.

Дистанция защитных лесонасаждений — это такое железнодорожное предприятие, которому поручено защищать путь от разгула стихии. Дорога идет на открытом воздухе: и снег, и ветер, и дождь, и пыльные бури — ее враги. Однако стены бетонные вдоль дороги не построишь и крышей ее не накроешь...

А Фирсов — не лесник и даже не лесничий, он начальник дистанции защитных насаждений и носит не «лесную» куртку с дубовыми листьями-эмблемами на петлицах, а железнодорожный китель с золотыми нарукавными «регалиями».

Фирсов идет быстро, ступает широко, и как-то не думается о том, что в левой ноге его сидит давний осколок гранаты... В сорок четвертом, рассказывал Фирсов, на операцию ложиться было некогда. После войны тоже все времени не хватало. А теперь стоит ли ковырять? К дождю ноет нога, но Фирсов называет эту боль домашним метеорологом — «ветродуем» и, сообразуясь с ее сигналами, вносит коррективы в работу на лесных полосах. И, как он сам шутливо говорит, прогноз может наврать, нога — никогда!

В нескольких десятках метрах от нас чувствуется непрекращающееся движение поездов по магистрали, ведущей из Москвы на юго-восток. Однако грохот колес приглушен: это внешние ряды деревьев и кустарников гасят шум, оберегая наши барабанные перепонки.

Выглядывающий из-под полога деревьев кустарник цепляет нас за одежду. Впереди, между рядами стволов, катит трактор, таща за собой какой-то стрекочущий агрегат.

— Кем же вас все-таки считать, — выпытываю я у Дмитрия Васильевича, — лесоводами или железнодорожниками?

— Гибриды мы, — шутит Фирсов.— Гибриды лесоводов с инженерами-путейцами. Ведь наши лесные полосы — это не просто посадки, а инженерные сооружения, заложенные на базе точного расчета. Так же как мосты, тоннели, эстакады, виадуки или путепроводы.

За спиной у нас снова затарахтел трактор с прицепленным к нему кусторезом. Это Петр Григорьевич Собко принялся рубить кусты.

— Видите, как рубим? — продолжает Фирсов.— Тоже на основе инженерного расчета.

— Как это? — спрашиваю я скорее из желания разговорить Дмитрия Васильевича.

— Надо, чтобы полоса наша ветром продувалась. Чтобы «работала» так, как ей положено.

Видя мою заинтересованность, Фирсов объясняет, как «работают» узкие полосы из нескольких рядов деревьев и кустарников, протянувшихся по обеим сторонам железной дороги.

Я вспоминаю минувшую зиму, когда на подъездных путях станций стояли по крыши засыпанные грузовые вагоны, а сами станции представляли собой сплетение глубоких снежных траншей. Кое-где и на перегонах приходилось откапывать поезда.