Вокруг Света 1986 № 01 (2544) - [16]

Старик откинул брезент дальше и увидел лисью семью. Ятъёл лежал поперек жены. Одна его лапа прикрывала окровавленную голову подруги. Он и здесь продолжал любить ее и пытался закрыть от беды.

Охотник закрыл дверцу и обошел вокруг машины. Нет, такие новые оленеводам не дают. Совхоз почти всегда получает списанные, их надо часто и долго ремонтировать. А почему тут ничего не написано по бокам и нет желтых дощечек с номерами впереди и сзади?

Питычи пошел к яранге. Там кто-то громко кричал, и голос показался охотнику знакомым:

— ...Да, волки, ночью! Четыре. У одного лапы как у медведя!.. Прошли краем стада, зарезали пять штук... Чего— мы?! Стреляли, палили, прогнали... В горы ушли, в эти... Травянистые. Если вертолет полетит, пусть там ищет. Акт на потраву? Само собой. Рэклин где? В стаде, где ему быть, работает. Караулит. Я вот отлучился на связь да опять пойду. У меня все. Будьте здоровы... У-у-уфф... Вот так. Знай наших... Дела-то хорошие сделали: горнякам свежатинки выдали, чтобы шустрее кайлили стране угля; инспекторам да летчикам работенки подсунули всласть — волчье племя пасти по ущельям! Питычи вошел в ярангу. Посреди под обгоревшим до черноты чайником тлели угли. Против входа, за очагом, сидел зоотехник Гошка Пономарь, выгнанный еще прошлым летом из совхоза, — никчемный человек, пьяница и шатун, длинноязыкий лентяй. В руке у него был нож, в другой кусок обжаренного на углях мяса. За спиной Гошки стояла раскрытая рация.

Справа от очага, на оленьих шкурах, сидели два человека в меховых, крытых брезентом костюмах, с красными лицами. Один солидный, налитой, второй совсем молодой.

— Еттык, — поздоровался Питычи. Все повернули головы.

— О-о-о! — закричал Гошка Пономарь.— Еще гость! Давай, дед, проходи, садись. Видишь, горняки нас почтили присутствием. Ты в самый момент пожаловал, прямо на свежатину. Небось на запах шлепал, а? Ха-ха! А где-то я тебя видел, дед? Сейчас...

— Питычи я, — сказал охотник.

— Ну-у... Точно!.. От соседей, — пояснил Гошка приезжим.— Они меня в прошлом году того...— Он погрозил Питычи пальцем.— Не по нашим законам, между прочим. Воспитывать должны кадры, а вы драной метлой. Это по-советски, да?

— Пыравильно, по-савецки, — хмуро сказал Питычи.— Тебя надо гнать на материк, домой, чтобы отец побил твою спину уттытулом, палкой. В тундре ты не нужен.

— Э-э, шалишь, старый! — Гошка снова погрозил пальцем.— Вот нашлись хорошие люди у соседей. Приняли, обогрели, так сказать, доверили. Это в вашем совхозе все шибко принципиальные... Ладно, я незлопамятный. Садись, ешь...

Питычи грозно посмотрел на приезжих.

— Зачем Кэпэр, росомаху, стреляли? Дети были у Кэпэр. Теперь камака дети, умирали. Лиса тоже скоро дети должна родить. Этки, плохо.

Стой. лед. Это гости, их нельзя ругать. Садись, говорят.— Гошка хлопнул ладонью по шкуре рядом.

Совсем плохие гости, — сказал Питычи.— Дерьмо.

И хозяин дерьмо. Олешки на деньги торгует, а Ины отвечай? Капкан ставил, кто убирать будет? Охоту давно исполком закрыл.

— Но! — заорал Гошка.— Ты что такое? Инспекция, прокурор?! У себя присматривай. А тут ты ничто...

— Старый охотник я, — сказал Питычи.

— Во, правильно, старый. И сиди дома, на печи, сказки детишкам рассказывай.

— Пен-си-о-нер я, — по слогам проговорил Питычи.

— Тем более... Сиди и не рыпайся. Отколотил свой век и поглядывай молча, как жизнь дальше развивается... Пе-е-енсионе-ер... Бродит по тундре, хорошим людям жить мешает.

— Совецки я, — сказал Питычи.

Все смотрели на него. И Гошка смотрел и молчал. Приехавшие пошевелились.

Питычи швырнул цепь с капканом к ногам Гошки, и она глухо звякнула. Охотник повернулся и вышел на улицу. Гошка посмотрел на приезжих.

— Пресеки! — начальственно бросил пожилой. Гошка выскочил следом за Питычи.

— Постой, дед! Чего ты, ей-богу? Пришел, так будь человеком. Пей чай, кушай, отдыхай. Что мы, порядка не знаем?! А ты враз — советский! Да эти мужики за оленей не только деньги — подшипники на катки для совхозного вездехода обещали. И заправиться к ним на прииск можно будет заехать в любое время. Сам знаешь, как у нас с горючим, а у горняков его не меряют. И выходит — обоюдная выгода. Так что, дед, брось, не болтай где не надо, очень прошу.

Питычи смотрел, как весенний ветер треплет густые русые лохмы на голове Гошки, играет воротником пестрой рубахи, старается засунуть под него кончик светлой бороды. Совсем красивый парень и сильный... Как может красивый и сильный человек не хотеть самого красивого в жизни — честной работы?

— Нет, — сказал Питычи.— Я пойду исполком.

— Пешком, что ли? Четыре сотни с гаком?

— И-и. Да.

— Долгая дорожка получится, дед.— Гошка, прищурившись, обвел взглядом сопки.— Глянь-ка: горы высоки, снега глубоки. Вода не сегодня завтра пойдет. Утонешь еще где...

— Ни-че-го, — четко выговорил Питычи.— Тихонька дайдем.

— Топал бы ты лучше к своим, дед.— Гошка махнул рукой в низовья ручья.— Они во-он за тем бугром стоят.

Питычи посмотрел туда, а потом, уже не обращая внимания на Гошку, словно его и не было рядом, перепоясал заново кухлянку и пошел по ручью Нитка, на водораздел, где этот мир когда-то подарил ему жизнь и услышал его первый крик.