Вокруг Света 1984 № 05 (2524) - [47]

Зверек, как не раз отмечено, весьма привередлив. Коала восточного берега предпочитают исключительно листву эвкалипта пятнистого и ксимении. Живущие в штате Виктория едят листья только красного эвкалипта. При этом они поглощают далеко не все листья избранного вида. В зависимости от времени и места они питаются то грубой листвой, то только свежей порослью на кончиках побегов. В процессе пережевывания они усваивают и содержащуюся в листьях синильную кислоту — смертельный яд!

И чем больше человек сводит эвкалиптовые леса, тем крепче коала привязываются к ограниченным районам обитания, превращаясь в пленника собственной «диеты».

Одна из трудностей создания резерватов для коала и заключается в необходимости обеспечить им достаточное количество деревьев-кормильцев определенного вида. Говорят, коала поедают и омелу белую, и самшит; в неволе попробовали подкармливать их молоком и хлебом, но без листвы эвкалиптов им не прожить.

Другая серьезная проблема выживания коала — медленное их размножение. Обычно самка рожает не чаще чем раз в два года, причем рождается всего один детеныш.

Недавно коала подкинули ученым еще одну неприятную новость. Как утверждает доктор Стив Браун из Брисбенского университета на основании многолетних исследований, приверженность к очень узкому и все более дефицитному виду пищи приводит к возрастанию бесплодия самок коала.

Ученые Австралии с сожалением констатируют: этот зверек с пушистыми лохматыми ушками, едва намеченным зачатком хвоста, покрытый плотным пепельным мехом, этот зверек, получивший от человека так много имен, едва ли дотянет до двадцать первого века...

М. Максимова По материалам зарубежной печати

Пиктограмма на нерпичьей коже

В начале дедушка Пананто отказывался рисовать, ссылаясь на то, что нет отбеленной нерпичьей шкуры. Предложенный листок из тетради он положил на колени, примерился было шариковой ручкой, потом отложил:

— Тонкий. Порвется... Жена Пананто, старушка Оэ, чуть позже тихонько мне подсказала, что «белый камень», известняк, необходимый для отбеливания шкуры, есть на той стороне Каменной Скользкой речки — так переводится ее название.

Я быстро собрал рюкзак и с рассветом покинул стойбище Оемпак.

Осенний воздух очистился от гнуса и, казалось, лежал неподвижным прозрачным пластом — все замерло в ожидании скорой зимы. Вот-вот пастухи погонят к стойбищу оленей, пройдет в тундре еще неделя-другая, и мы двинемся к Конергино, где недавно совхоз построил современный кораль.

Каменная Скользкая речка оправдывала свое название. Ложе ее устилали покатые гранитные плиты, стремительный водный поток бурлил, и я с трудом перебрался на противоположный берег. Теперь километров пять до Сторожевой сопки, обойти озеро Оемпак, чьим именем названо летнее стойбище пастухов, и там, по рассказу старушки Оэ, можно найти в древнем русле реки «белый камень».

Было время, сходились когда-то здесь немирные племена, посвистывали стрелы, трещал от ударов копий панцирь из моржовой шкуры... Потому и названа сопка — Сторожевая, надо полагать, дежурили на ее вершине наблюдатели. Дедушка Пананто хранит и любит показывать лук, стрелы, копье, некогда принадлежавшие отцу его отца.

Тяжело дыша, я поднялся на вершину, огляделся. Солнце щедро освещало лежащий передо мной огромный мир гор, рек, озер. Сизые изгибы сопок, зубчатые силуэты каменных останцев, похожих на башни средневековых замков, далекие долины и серебристо-чешуйчатые нити ручьев... Я глянул под ноги и замер — из красноватого песка выглядывали края и ручка деревянной чаши. Осторожно освободил чашу. Она была вырезана не то из корня, не то из крупного сучка дерева. По ободку вился неясный орнамент, сохранилась часть ручки. От чаши исходил крепкий запах сырого мха.

Взгляд мой скользнул вниз, где большим голубым блюдцем лежало озеро Оемпак, и я понял — воду носили оттуда. Но кто? Неужели те, кто высматривал отсюда приход неприятеля? Дедушка Пананто говорил мне, что столкновения кончались иногда миром, и тогда по обоюдному согласию все боевое оружие с обеих сторон топили в водах озера Оемпак...

К ракушечному руслу высохшей реки я вышел уже под вечер, когда медные тени заходящего солнца легли поперек гигантской долины, а в ближайшем распадке заклубился синий туман. Древняя терраса над исчезнувшей рекой сплошь состояла из розоватого известняка. Тысячелетия назад здесь сползал к морю ледник, оставляя после себя ровные террасы на склонах сопок, с прослойкой известняка, того самого, о котором говорила старушка Оэ.

Почти в темноте я вновь перешел Каменную Скользкую речку и поднялся на бугор, откуда открывалось маленькое стойбище Оемпак. Три яранги напоминали больших добрых животных. По горящим кострам, редкому лаю упряжных псов и отдаленным голосам людей я понял — пришла смена. Значит, стадо где-то поблизости. Значит, завтра мне идти с тремя оленеводами окарауливать и пасти животных. Таков уж закон в тундре — долгий гость обязан помогать...

Через десять дней мы вернулись в стойбище Оемпак. Бабушка Оэ вытащила из-под полога нерпичью шкуру и, как мне показалось, сама залюбовалась своей работой. Выделанная известняком шкура бархатно мялась, грела ладони, а ее глянцевито-белая поверхность напоминала мелованную бумагу. Пананто вынул свою костяную трубочку, сделанную в виде клыкастой моржовой морды, вздохнул, взглянул на шкуру и сказал: