Вокруг Света 1983 № 11 (2518) - [3]

— А как сына назвал? — Я вспомнил слова Ковалева о том, что у Сомусева недавно родился сын.

— Сына-то? — Он широко улыбнулся. — Сына назвал Серегой...

Бригадир взглянул на свои чертежи, стопкой лежавшие на свае.

Рядом начиналась установка турбоагрегатов. Два уже стояли на платформах. К ним надо было поставить еще три.

Турбина, одетая в коричневую железную обшивку, матово поблескивала боками. С двух сторон застыли трубоукладчики, и монтажники подтаскивали стальные канаты, закрепляя их на турбине.

Неподалеку я увидел водителей трубоукладчиков. Они молча курили. Наконец разом погасили сигареты и так же молча, неторопливо пошли к машинам.

Взревели моторы. Канаты натянулись. Коробка с турбиной вздрогнула и чуть отодвинулась в сторону. Гусеницы трубоукладчиков рвали песок, утопали и яростно вращались. Машины медленно двинулись к платформе и потянули, приподняв над землей, турбину, вес которой — шестьдесят тонн... А на бетонной площадке, где должна была встать турбина, метался Саша Сафонов, мастер участка. Саша волновался. На его лице отражался буквально каждый сантиметр продвижения агрегата. Саша руководил этим продвижением, дирижировал им. Он координировал действия водителей, вступал с ними в бессловесный диалог. Его руки то скрещивались над головой, то разлетались в разные стороны. Он морщился от каждого неверного движения агрегата, от каждого его покачивания. Саша приседал, вскакивал, снова садился на корточки и заглядывал под днище турбоагрегата, сочившего на землю струйки прилипшего песка. Саша делал вдох и... замирал, а его руки начинали покачиваться, показывая водителям: ниже, ниже, еще ниже... И вдруг он закричал, не выдержав собственного напряжения:

— Да ниже, черт возьми! Ни-же!..

Машины медленно и тяжело ворочались, а солнце устало мерцало сквозь столбы пыли оранжевым светом.

Один трубоукладчик вдруг оторвал от песка гусеницу и завис, перетянутый тяжестью турбины. Я видел, как замер Саша, и метнулся в кабине водитель...

Машина на мгновение застыла, потом медленно, осторожно, как слепая, ступила на гусеницу. Замерла. И снова взревел ее мотор...

...Сейчас по этому гигантскому газопроводу уже ринулся газовый поток, ринулся от Уренгоя.

Тюменская область А. Кучеров Фото В. Устинюк 

Самый синий Хангай

Ю рта Амара стоит на крутом берегу реки, что течет по Арахангайскому аймаку, в сердце Хангая — одной из крупнейших горных систем страны.

Это благодатный край — горный, поросший лесами, с долинами в густой высокой траве, озерный. Центр Арахангая — город Цэцэрлэг. Он застроен уютными домами и очень зеленый. Есть в Цэцэрлэге педагогический техникум, Дворец культуры, широкоэкранный кинотеатр, студия изобразительного искусства — в общем все, что нужно современному городу.

Советский Союз подарил Цэцэрлэгу школьный комплекс, а точнее — целый школьный городок, где учатся полторы тысячи детей.

Впрочем, в городе есть где учиться и взрослым — специалистам разных направлений. И встретить цэцэрлэгских выпускников можно по всему обширному краю.

...Мы ехали через пологие горные перевалы. Дорога углублялась в леса и рощицы и вновь вылетала на открытые пространства. Белые-торты казались пуговицами, разбросанными по огромному зеленому, в цветах, ковру. Переехали мост через широкую реку и свернули к стойбищу — чсуури» по-монгольски. На крутом берегу две белые юрты, вдали бродил табун коней, и босоногие ребятишки носились по траве. Оказалось, это младшие дети Амара — табунщика, который ждет нас в гости. У юрты стоят бидоны с кобыльим молоком. Лагунками и бурдюками с кумысом уставлена юрта. Запах кумыса — пряный, кисловатый и хмельной — стойко держится над берегом.

Из юрты выходит молодой мужчина в белой майке и зовет внутрь.

У монголов такой обычай: торопишься — не торопишься, устал — не устал, голоден — не голоден, а, усевшись вокруг низенького столика — «ширэ», начинай неторопливую беседу. Все вопросы в ней раз и навсегда строго определены этикетом. Пожив в Монголии, начинаешь понимать, что беседа эта — не пустая формальность. Она дает общее представление о человеке, с которым встретился в степи, и в то же время проясняет немало таких деталей, на познание которых потребовалась бы уйма времени.

Сидим мы согласно древнему этикету: мужчины — слева, женщины — справа. В центре место почетного гостя.

Амар, расспросив нас, заводит разговор о своем роде. Отца его звали Жамьянсурэн. Значит, сын именуется: Жамьянсурэнгийн Амар.

Амару тридцать один год. Откровенно говоря, я не видел в Монголии таких молодых, но уже заслуженных табунщиков. Был я знаком с молодыми чабанами, их немало подготовили в степи за последнее время — ревсомол объявил поход на село,— но руководили ими пожилые люди.

А потому и думал, когда ехал сюда, что увижу человека лет за пятьдесят, умудренного опытом и убеленного сединой, степенного, в строгом халате дэли, с длинным мундштуком из оникса за голенищем. И когда навстречу нам стремительно вышел молодой улыбающийся мужчина с пышной шевелюрой, подумал, что это старший сын Амара. И даже когда познакомились и сели за чай — первое традиционное монгольское угощение,— обычной степенности не ощущалось. Ребятишки его — их четверо — носились по берегу с удочками, а это не часто увидишь: в Монголии отношение к рыбной ловле недоверчивое.