Вокруг Света 1983 № 06 (2513) - [36]

Новые паруса сложили в трюме, и «Сохар» снова вышел в открытое море. 21 января 1981 года он бросил якорь в порту города Галле, на острове Шри Ланка, в прошлом — Цейлон, в еще более далекие времена — легендарный Серендиб.

Серендиб, страна драгоценных камней, ядовитых змей и райских садов... Если собрать воедино все версии сказок о Синдбаде, то получится, что мореход бывал здесь дважды. Вот что рассказывал он, повествуя о втором путешествии:

«И мы шли до тех пор, пока не пришли в сад на большом и прекрасном острове, и в саду росли камфарные деревья, под каждым из которых могли найти тень сто человек... А на этом острове есть одна порода животных, которых называют аль-каркаданн... Это большие звери, и у них один толстый рог посредине головы длиной в десять локтей, и на нем изображение человека... Зверь, называемый аль-каркаданн, носит на своем роге большого слона и пасется с ним на острове, и жир его течет от солнечного зноя на голову аль-каркаданна и попадает ему в глаза, и аль-каркаданн слепнет... Я видел на этом острове много животных из породы буйволов, подобных которым у нас нет; и в этой долине много алмазных камней...»

Цейлон и правда славился рубинами, сапфирами, топазами, турмалинами, аметистами. Насчет буйволов и слонов — тоже правда: на острове они всегда водились в изобилии. Все остальное в приведенном отрывке, конечно же, вымысел, из-за чего и называют «Путешествия Синдбада-морехода» сказками, а не исторической хроникой.

По одной из версий седьмого путешествия Синдбада, мореход снова оказался в Серендибе: он попал в плен к пиратам, которые продали его в рабство торговцу слоновой костью. Торговец заставлял Синдбада каждый день отправляться в лес, убивать слона и отрезать бивни. В конце концов, слоны, взмолившись о пощаде, показали мореходу свое тайное кладбище, где бивней было столько, что «не счесть и не исчислить»; и Синдбад с той поры мог снабжать хозяина товаром, не покушаясь на жизнь слонов...

Пополнив запасы продовольствия и приняв взамен двух сошедших на берег членов экипажа подводника Тима Редмана, доктора Ника Холлиса и фотографа Ричарда Гринхилла, Тим Северин снова поднял паруса.

В Бенгальском заливе следовало ждать юго-западного муссона — попутного ветра, который помчал бы «Сохар» к берегам Суматры и Малаккскому проливу. Однако прошло три недели, а бум все еще дрейфовал в экваториальной штилевой полосе — муссон запаздывал. До Суматры оставалось добрых семьсот миль.

«Я уже начал беспокоиться о запасе пресной воды, — писал позже Тим Северин. — Пресную воду мы использовали теперь только для питья и приготовления пищи. Мы истратили уже половину запаса, и я приказал всем сократить питьевой рацион до минимума. Результаты оказались любопытными. Одним требовалось шесть чашек в сутки, другим — вдвое меньше. Лучшим способом сократить потребление воды было оставаться в тени, но при том, что солнце стояло прямо над головой — «Сохар» держался на 2° северной широты, — наши большие поникшие паруса давали очень мало тени».

...И они давно покинули море Ларви и вошли в море Харканд, и капитан чаял вскорости достичь острова Забаг, а там морем Калах-Бар перейти в море Салахат, как вдруг ветер осилил их и согнал с пути посреди моря и кончил дуть. И все путники были словно убитые от страшного зноя и от охватившей их усталости и жажды. Тут добрый человек Гринхилл вздумал пуститься вплавь и, прикрепив к длинному шесту из бамбука, похожему на хаттийское копье, свою магическую коробку, которая умела сохранять картины и изображения, решил запечатлеть образ «Сохара» с парусами, обвисшими, словно горбы больного верблюда. И он все сделал, как хотел, и уплыл на двести локтей, как вдруг задул бриз и понес корабль прочь, и все закричали: «Ветер!», «Ветер!», и капитан приказал свернуть паруса, и добрый Гринхилл едва не простился с жизнью, но в последний момент успел схватиться за канат, что был сброшен с борта, и его втянули на палубу, словно наглотавшуюся воздуха рыбу, но прежде он приказал поднять свой драгоценный магический ящик с круглым стеклом, сверкающим, как серендибский алмаз...

В начале марта фортуна повернулась к «Сохару»: пролился хороший дождь. Моряки растянули просмоленную парусину, набрали вдоволь воды и слили ее в резервуары. Но штиль держал судно в своих мертвых объятиях еще месяц. Только 5 апреля долгожданный муссон наполнил паруса, и «Сохар» начал продвигаться к Суматре.

Как-то утром коварный шквальный порыв, налетев сбоку, смял грот и всей своей мощью ударил по грота-рею. Тяжеленное рангоутное дерево переломилось как спичка. Огромный парус повис, словно перебитое крыло. Моряки бросились спускать рей. Обломок, державшийся на талях, будто гигантский цеп в руках сумасшедшего молотильщика, лупил по палубе, грозя команде увечьями. Наконец моряки укротили взбесившийся рангоут и из остатков рея наладили временное парусное вооружение. Роль грота теперь стала выполнять запасная бизань — из того самого комплекта парусов, который был заблаговременно сшит на Малабарском берегу, в Бейпуре.

15 апреля «Сохар» подошел к северному входу в Малаккский пролив. Здесь слово лучше передать Тиму Северину: