Вокруг Света 1982 № 07 (2502) - [25]

Амазонский алитет

Я нашел Мануэля у вертолета. Рабочие заканчивали погрузку каких-то деталей, которые мы должны были отвезти на базу «Петроперу», минутах в двадцати лета от этой скважины.

— Тебе придется пока жить с нами,— сказал Мануэль.— Самолета в Икитос сегодня не будет.

За три дня в лагере «Петроперу», расположившемся в небольшой деревушке Интуто, мне довелось попробовать хвост крокодила, черепашьи яйца, съесть кусочек удава и обезьяны. Здесь, как и во всей сельве, ели все, что можно было добыть...

— Эй, журналист из Москвы,— услышал я насмешливый голос Мануэля на следующее утро.— Все новости проспишь.

— А что, нефть нашли? — вскочил я.

— Сейчас нефть никто не ищет, мой дорогой, сегодня воскресенье. А вот проехаться с Джони на моторке тебе, я думаю, не мешает.

Я быстро собрался, прихватил бутерброд из столовой с какой-то белой твердоватой рыбой (оказалось, это и был кусок хвоста крокодила) и помчался к реке.

Джони, сухощавый, улыбчивый индеец, ждал меня в резиновой лодке с мотором. Я сел на нос, приготовил камеры, и мы двинулись. В течение двух минут все было спокойно, мы отошли от берега метров на двадцать, и тут все переменилось. Мотор завыл, лодка рванулась, резиновый нос вместе со мной задрался, и мы понеслись со страшной скоростью по реке. Минут через десять началось для меня новое испытание — «кебрады». Вода в этих заводях Амазонки, образующихся в периоды половодья, черная, гладкая как зеркало. В ней отражаются без искажения, сохраняя цвет, кусты и деревья. Отличить отражение от самой ветки я был не в состоянии. Несколько раз казалось, что мы на полной скорости просто влетаем в чащу, я пригибался, приготовившись к удару, а Джони, заметив это, еще поддавал газу и хохотал как ненормальный. Этот индеец был фанатиком скорости. Лодку, однако, он вел мастерски, уворачиваясь от кустов, низко нависавших ветвей деревьев и островков.

— Не спеши так, а то я не смогу ничего разглядеть и сфотографировать,— сказал я. Он сразу согласился, сбавил скорость. И вовремя: из-за поворота вышла длинная лодка-каноэ. На ее носу сидела молодая индеанка, за ней маленькая девочка, на задней скамейке сидел и греб, плавно работая веслом, индеец со строгим лицом. Между ним и женщинами лежала гора бананов.

— В лагерь повез продавать,— пояснил Джони.

Индеец, увидев, что я навожу фотоаппарат, приосанился, выпрямил спину и сказал что-то женщинам. Те тоже подтянулись, напряглись... Я подождал, пока они подготовятся, и сделал снимок.

Минут через десять мы уже были у дома этого индейца. Родня его оказалась малоприветливой, и я, не останавливаясь, прошел за Джони мимо.

— Почему у них такие мрачные лица? И почему они не поздоровались в ответ? — спросил я у своего спутника.

— А ты не понял? — поинтересовался он.

— Нет.

— Понимаешь, они не любят, когда их фотографируют, а они без рубашек.

— Они что, думают, будто фотоаппарат унесет часть их души? — спросил я, поскольку сталкивался с таким повернем среди индейцев в горах. Там некоторые старики считали, что если на бумаге появляется изображение человека, значит, его уносят с собой и с ним могут сделать что угодно.

— Нет,— возразил Джони.— Они не любят, когда их фотографируют без рубашек, потому что они цивилизованные люди, а их хотят представить как диких индейцев. Понимаешь?

Через несколько минут мы вышли на небольшую полянку. Справа стояла хижина — как везде в джунглях, крыша на столбиках. В метре от земли к столбикам прилажен помост из досок и тонких стволов деревьев, в двух метрах от пола начиналась двускатная крыша из пахи. На полу, свесив ноги, сидели индейцы: старик лет шестидесяти, старуха неопределенного возраста, сухая, с вытекшим глазом, молодая тридцатилетняя женщина и совсем юная, лет шестнадцати, индеанка в положении. Рядом с ними в пыли вместе с двумя собаками, индюком и поросятами возились малыши.

Я остановился, поздоровался со стариком, потом со всеми остальными. Они приветливо посмотрели на меня, а после того как я угостил их сигаретами (закурили все взрослые), разговор пошел совсем непринужденный.

Старик рассказал, что двое его детей ходят теперь в школу (одному мальчику — десять лет, девочке — двенадцать). Спросил на всякий случай, не знаю ли я какого-нибудь доктора, который вылечил бы припадки у его сына... Женщины сидели тихо, в разговор не встревали, а только добродушно улыбались. Когда я спросил их о мужьях и отцах их детей, они сказали, что мужья на лесозаготовках, но скоро будут здесь, что один из соседей уже вернулся.

Я попросил старика познакомить меня с этим дровосеком. Старик с радостью согласился (видно, ему самому хотелось навестить соседа, но не было особой причины), и мы все вместе, с женщинами и детьми, двинулись по тропинке.

О приближении к дому дровосека известила музыка. Настил пола был поднят довольно высоко над землей. Пришлось подниматься по лестнице — толстому бревну с засечками.

Хозяин, парень лет двадцати пяти, непринужденно, весело поздоровался со мной за руку. Показал ручную выдру, которая спокойно ходила по дому. Мне, правда, показалось, что выдру он показывал не столько мне, сколько девушкам-индеанкам, пришедшим к нему на звуки музыки. Девушки не заходили в дом, а толпились вокруг, смущенно хихикая. Видно, хозяин был завидным женихом. Я рассмотрел выдру и только теперь подумал: а откуда, собственно, здесь, в доме индейца, музыка? Ведь электричества в этой деревушке и быть не могло. Поискал глазами и увидел небольшой проигрыватель. Он работал от батареек. Хозяин, заметив, что я интересуюсь проигрывателем, великодушно разрешил мне его рассмотреть.