Вокруг Света 1982 № 04 (2499) - [9]

Пышные кедровники некогда покрывали здешние отроги Кузнецкого Алатау. Рядом с Шарыповом — а село это родилось в 1812 году — вплоть до начала Великой Отечественной стоял густой кедровый бор. Село — в бору. Каждый хозяин шишковал, считай, прямо в своем дворе. Масло кедровое добывал из молодого кедрового лапника, живицу вздымал от кедра. И охота хорошая была, и рыбалка. Теперь лесопромысел ушел аж в Горячегорск, километров за сорок. Нету такой кедровки, которая залетела бы сюда с семечком кедровым в зобу. Для рассады. Искусственным способом кедр не размножается. Не растет. Птица ему для этого специальная нужна, кедровка.

Все эти дедовы рассказы Потехин до сих пор помнит. Дед ему говорил и про березовские и назаровские угли, давным-давно открытые селянами попутно с рытьем водяных колодцев. К сороковым годам угли эти бурые уже оконтурили и объявили как месторождение. Рассказывают, в некоторых местах пласты выходят на поверхность на глубину штыка лопаты.

Уголь в домашних печках горел давно в этих местах. Научились люди его поджигать. Кое-кто даже ставил специальные печки в домах для топки этим углем. Но применение его было ничтожным. Час канско-ачинских углей пробил только в семидесятые годы.

Анатолий сидит задумчивый. То ли от нашей беседы, то ли от воспоминаний. Сигарета в его пальцах едва дымится. Вроде забыл про нее. Рассказывает про своего деда. Выходит, сам-то он коренной, в целых трех, а может и больше, поколениях — шарыповский. Жена его, Люда, тоже, считай, из местных, из деревни Парная. А трехлетний их сынишка Максим — так тот и вовсе корень от корня.

Кедровых боров Анатолий Потехин не помнит. Не застал. А вот две речушки, Кадатку и Темрушку, протекавшие некогда через их село, помнит прекрасно.

— Протекавшие? — спрашиваю.— Что же они теперь, не текут?

— Куда там, техники теперь уйма...— невесело усмехается Анатолий и недоговаривает.— А когда-то мы в этих речках купались. Детство все на них прошло. Хариуса руками ловили.

— А станут здесь ГРЭС,— говорю я, всматриваясь в его лицо, порозовевшее от волнения.— На тонну угля — две тонны кислорода понадобится. Таков ведь процесс горения?

— Так мы им трубы поставим по 360 метров. Снесет!

— А зольные отвалы? Терриконы?

— Ученые над этим думают! — восклицает он.— Скажем, будут цемент из золы делать, шлакоблоки...

— Ты уверен?

— А как же. Абсолютно! Безотходное дело.

Я смотрю на Анатолия, суждения его мне нравятся.

— Послушай,— говорит он.— Есть еще такая идея... Все это место, где раньше стоял кедрач, засадить кедром... А город назвать не Шарыпово, а Кедровск!? Ну как?

— Неплохо,— говорю я.— Может, Новокедровск лучше?

— Можно и об этом подумать,— сказал Он и встал.— А не прогуляться ли нам?

Действительно, в комнате мы порядком накурили. Надеваем шапки, пальто и выходим на улицу, к набережной. У реки крепкий «хиус» набрасывается на нас, вышибая сухую слезу из глаз.

По течению плывут островки молодого льда, пристают к полосе берегового припая. И мост рядом с нами. Река все дымится. Над ней поднимаются белые тугие султанчики пара, чем-то отдаленно напоминающие синие дымы из детства...

Т. Николаев, наш спец. корр. Красноярск

Встреча в Гельсингфорсе

В октябре 1905 года в России поднялась мощная волна революционных выступлений трудящихся. Борьбу российского пролетариата поддержали и финляндские рабочие: целую неделю продолжалась там всеобщая забастовка, завершившаяся отставкой царского генерал-губернатора Оболенского и роспуском «верноподданнейшего» сената. «Хорошая у нас в России революция, ей-богу! Надеемся скоро вернуться — к этому идет дело с поразительной быстротой»,— писал В. И. Ленин в конце октября из Женевы в Петербург.

В начале ноября Ленин выехал поездом из Швейцарии в Стокгольм, чтобы получить там «чистые» документы и сразу же продолжить путь через Финляндию в Россию. Но случилось непредвиденное: живший в Стокгольме финн Арвид Неовиус, на помощь которого рассчитывал Владимир Ильич, накануне его приезда неожиданно уехал в Гельсингфорс. Связанный с Неовиусом член Боевой технической группы при ЦК РСДРП Н. Е. Буренин также в это время находился в Петербурге. Ленин послал по известным ему адресам финнов несколько телеграмм с просьбой сообщить о своем прибытии в Стокгольм. Но большевик В. М. Смирнов, который жил в Гельсингфорсе, узнал, кто скрывается под псевдонимом «Грай», только в последние дни пребывания В. И. Ленина в шведской столице.

...Библиотекарь стокгольмской Королевской библиотеки Пальмгрен сразу приметил этого посетителя. Каждое утро он приходил в одно и то же время, спешил к стеллажам, где лежали свежие номера газет. Затем занимал место за столиком в читальном зале и, низко склонив лобастую голову, что-то писал. Иногда он отрывался от бумаги и надолго задумывался, глядя в окно. Но Пальмгрен, который нет-нет да посматривал на необычайно усидчивого читателя, был уверен, что тот даже не замечает красоты осеннего наряда парка Хюмлегорден, видневшегося за окном. Библиотекарь тщетно гадал, чем так поглощен этот человек. Может быть, сочиняет роман? Но тогда зачем ему газеты, которые он просматривает все подряд — австрийские, английские, германские, русские, французские? Скорее всего это ученый-историк или журналист, в конце концов решил библиотекарь.