Вокруг Света 1981 № 03 (2486) - [39]

«Рыбьи яйца»

Наступил день когда из госпиталя мне прислали костыли и сказали, что я могу ходить. С утра я выбирался в садик, разглядывал маленькие странные цветы на подстриженной лужайке, трава которой была, пожалуй, скорее не травой, а плотным мхом так было здесь влажно. Часам к пяти приезжал Гай. Он спускал легкую, похожую на каноэ лодку в реку на берегу которой стоял наш домик. Меня затаскивали в лодку и мы плавали по ней вверх-вниз по спокойной, но быстрой прозрачной воде. Впереди нас и по бортам, сторонясь лодки, разбегались и взлетали дикие утки, пробиваясь через деревья и кусты, обступившие реку со всех сторон. А у дна прозрачной реки стояли, шевеля плавниками и хвостами, ряды длинных темных рыб.

— Что это за рыба? — спросил я

— Форель,— небрежно ответил Гай.

— Форель? Слушай, Гай, достань мне удочку, и я буду ловить тебе к ужину кучу форели.

Гай долго хохотал в ответ и, когда успокоился, сказал:

— Рыбу в ручьях и реках в черте города ловят только женщины и дети. Мужчины могут делать это лишь за городом. И рыба отлично понимает это, так же как и дикие утки, посмотри, как много их в городе,— ничего не боятся. Никто не тронет ни их, ни утят. Другое дело на пустынном озере или реке в горах.

Наконец пришел долгожданный для Гая конец недели. Он и Джон Гамильтон отправились на рыбалку. К вечеру Гай вернулся с десятью большими, весом килограммов по восемь, лососями. В этот же вечер я молча, во все глаза, смотрел, как разделывают рыбу по-новозеландски. Несколько смелых ударов тесака — и огромная голова вместе с передними плавниками летит в корзину для мусора. Туда же летят хвост, другие плавники с их мышцами, кожа, содранная с рыбы. Остающаяся средняя часть тушки отсоединяется от костей и разрезается на добротные плоские куски. Их заворачивают в вощеную бумагу и складывают в морозилку — про запас. На столе осталась солидная красно золотистая горка икры.

— Что будем делать с рыбьими яйцами? — нерешительно спросил Гай.

Так же, как и любой европеец, Гай много слышал о знаменитой, баснословно дорогой русской черной и красной икре, которая называется по-английски «кевиар». Всякая другая рыбья икра в том числе и великолепная крупная икра лососей и осетровых рыб, не приготовленная каким-то таинственным образом русскими, называется «фиш эгс». То есть «рыбьи яйца». И если в русском языке одинаковое название приготовленной и сырой икры подсказывает, что это две близкие вещи то в английском между «кевиар» и «фиш эгс» огромная разница.

Еще в предыдущий свой приезд сюда мы с моим товарищем обещали Менерингам узнать «русский секрет» приготовления «кевиар». Дома навели справки, и вот хозяева благоговейно следили за процессом превращения «рыбьих яиц» в благородный «кевиар». Когда на другой день пришли гости, сэр Джон и леди Гамильтон, на столе, кроме запеченного мяса оленя и отбивных из лосося, была и тарелка с отличной малосольной красной икрой.

Однажды Мегги вернулась из города с какой то очень энергичной черноволосой худенькой женщиной. Из за обилия помады и пудры на лице трудно было судить о ее возрасте.

— Игорь, это моя приятельница по вечернему университету, ее зовут Соня. Она изучает русский язык и литературу и хотела бы поговорить с настоящим русским, если ты не возражаешь,— несколько скованно проговорила Мегги.

Соня решительно подоила ко мне и заговорила на хорошем, без акцента, русском языке. Она рассказала, как они с мужем решили бросить Америку и как в поисках места, куда переехать, вдруг обнаружили существование Новой Зеландии, в которой когда то бывал один из их родственников. Она рассказала, что они перебрались сюда из Нью-Йорка с двумя детьми, мальчиком и девочкой, потому что жить в Нью-Йорке с детьми было невозможно Город начинал развращать их: наркомания, преступность. «Как вспомню соседний с нами квартал, так до сих пор мурашки по коже бегают. И конечно же,— продолжала Соня,— мы купили здесь, в Крайстчерче, пре красный участок земли и решили строить дом сами. Настоящий современный американский дом. Ведь вы, новозеландцы, не умеете строить домов,— вежливо кивнула она Гаю и снова пустилась в рассуждения. — Дело в том, что мой муж архитектор, и он решил начать заново свою карьеру здесь. Но разве есть работа для американского архитектора в такой маленькой и примитивной дыре, как ваша страна, Гай?..» Гай медленно закипал, а Соня все трещала. «Мои дети пошли здесь в школу. Девочка прижилась, а мальчика начали травить. Мой сын — настоящий американский мальчик. Он твердо знает, что может во всем быть первым, и старался быть им. Это прекрасное чувство быть уверенным, что ты из тех, кто должен быть первым. Но ваши дети, Гай,— они, по видимому, завидовали моему мальчику,— избивали его каждый день. Он ходил все время с синяками. А учителя не понимали его свободного мышления. Ведь ваши школы такие старомодные. Поэтому ему ставили низкие отметки. Сейчас мой мальчик вернулся в США и записался добровольцем в военно-морской флот. Ах, Игорь, моему мальчику так идет форма матроса флота США. Он в ней просто иллюстрация к рекламному плакату «Вступайте в ряды нашего флота!» Мы с Гаем переглянулись а Соня уже щебета та о том как из США в Крайстчерч идет контейнер за контейнером с мебелью холодильниками, настоящими американскими коврами другой домашней утварью «Ведь у вас, Гай, не умеют делать ничего хорошего кроме баранины и шерсти»,— она снова кивнула хозяину.