Вокруг Света 1980 № 06 (2477) - [34]

— Это первая хата музея, — сказала Светлана. — Мы перевезли ее в 1971 году — сами ставили сруб, сами обмазывали глиной, сами клали печь.

...Хата была повернута окнами к югу. Так обычно ставили дом — где удобно хозяину, но обязательно лицом к югу, и от этого возникал у села тот живописный облик, который так радует глаз на Полтавщине и Слобожанщине. Поэтичность придавала хате и соломенная крыша с большими выносами — «стрехами». Свес крыши поддерживали деревянные колонки, образуя неширокий навес — «пиддашок». Он защищал от дождя, там сушились грозди красного перца и яблоки...

— Обратите внимание, — сказала Светлана, — кронштейн, на который опирается свес, вырезан в форме конской головы. Это конь-оберег, его можно встретить даже на самых утилитарных вещах, скажем, на полке для посуды. Помню, однажды во время экспедиции я увидала настоящий череп коня — висел у входа на пасеку, оберегал от дурного глаза... Когда эта хата была готова и солярный знак, знак солнца, засиял на деревянных ставнях, мы закопали у стен бутылку, а в бутылке бумага с фамилиями тех, кто ставил дом. Пусть знают потомки, что эта хата родилась дважды...

— А теперь заглянем внутрь, — предложила Светлана.

Я вошла за ней в прохладные сени.

Дом был поделен на две половины — сени и жилая комната, собственно хата, — потому и назывался «хата через сени». Потом здесь же, в музее, я видела жилища побольше, посложнее — из двух хат и сеней, и назывались они «хата на двi половини», видела и совсем крошечные хатки бедняков... Но независимо от достатка хозяина в каждой хате царила — именно царила! — печь и держался терпкий запах сушеных трав. Нарядные полотнища рушников сбегали со стен, и на самом видном месте, близ окна, стояла «скрыня» — семейный сундук с приданым. Свет из окон падал на чисто вымытые сосновые лавки, на полку с глиняной посудой и «пил» (полати), накрытые лижником...

— Чтобы собрать обстановку только одной хаты, — рассказывала Светлана, — надо было предпринять пять-шесть экспедиций. Помню, как «добывали» мы эту скрыню. Нет, вы только взгляните на нее! Казак играет на бандуре, а рядом его конь бьет копытом... Как много даже в красках здесь от легенды... Так вот, заприметили мы эту скрыню у одной старушки. Два дня ее уговаривали: «Отдайте, бабуня! В музее будет стоять, все любоваться будут...» — «Я с нею сжилась», — не соглашалась она. А уж когда решилась, и стали мы выносить скрыню из хаты, старушка обняла ее и заплакала, как за своей детиной...

А рушники как искали, — переключилась Светлана. — Поехала экспедиция в Опошню зимой, а люди говорят: «Идыть у соседнее село. Там есть незвычайны рушники, на каждой половине свой рисунок!» — «Как так»? Ведь обычно рисунок — дерево жизни или птицы — на двух концах рушника одинаков. Как же вешали двусторонний? Никто не знает... Пошли мы в село, — продолжала Светлана, — сильно вьюжит, такая круговина стоит — и представьте! — нашли такой рушник, да еще одна старушка объяснила, что вешали его, прикрывая один конец другим, а не вразлет, как обычно; выцветал один конец — перевешивали другим. Практичность никогда не была чужда украинскому крестьянину...

— Но и романтичность тоже, — заметила я, глядя на голубые «зеркала», нарисованные на белом фасаде печи, и на фигурные ее колонки.

— У нас бытовала такая поговорка: «Казав бы слово погане, да печь у хати», — заметила Светлана. — Печь всегда была для крестьянина святыней, главной хранительницей добра, тепла, домашнего уюта... Много обычаев связано с ней. Скажем, когда приходили с похорон, прикладывали пальцы к печи, чтоб очиститься. А невеста, уходя из дома, уносила с собой уголек. Каких только печей нет у нас на Полтавщине и Слобожанщине! И облицованные кафелями, то есть изразцами, и украшенные деревянными панелями, и росписью...

Мы вышли, наконец, со Светланой из хаты и вскоре оказались на краю села, где стояла крохотная «рудая», красно-рыжая, хатка с металлическим петушком на крыше. Двери кузни были открыты...

В горне горел огонь, и старик с гривой седых волос, подобранных ремешком, молча работал мехами. Я долго разглядывала тесную старинную кузню, привезенную с Полтавщины: наковальня, точильный станок — ручной и ножной, длинный стол, заваленный металлическими деталями, стертая кожа мехов и ярко-рыжий с черными опалинами зев горна...

Кузнец подошел к нам, протянул руку и назвался Николаем Станиславовичем Вавриневичем.

— Сам я 99-го года рождения, закоптывся малость, — пошутил Николай Станиславович, — но когда увидел объявление, что музею коваля треба, то и пишов. Я почти тридцать лет проработал кузнецом на заводе...

— А что приходится делать здесь? — спросила я.

— Да все, что в жизни людям приходилось робить, то и роблю. Оси для телег, пидковы, задвижки, завесы, стремянки — звоны подвешивать и даже кресты для церквей. Крест-то красиво в небе сияет, а выходит из черноты горна...

По дорогам, идущим от села к селу, можно бродить день, другой, третий — и все кажется: что-то не досмотрел, не заметил, не узнал. Такое архитектурно-этнографическое богатство кругом! Ведь каждая деталь со значением, со смыслом... Вот каменная плита перед порогом закарпатской хаты — считалось, чем больше плита, тем лучше хозяин. Серебрится под дождем крыша церкви, крытая гонтом: как хитро — с помощью пазов — мастера подгоняли эти дощечки друг к другу! Гроздь калины висит на дверях одной хаты с Подолья, а на другой — два початка кукурузы: значит, в первом доме девушка на выданье, а во втором — парень...