Вокруг Света 1980 № 06 (2477) - [31]

Выходят следующие участники, выпускают новых кабанов. Но состязание не для всех оканчивается удачно. Иному юноше не только не удается схватить животное за уши, но разъяренный кабан бросает обидчика на землю и серьезно ранит его.

В странах, где устраивается коррида, победившего быка прощают, и он остается жить. На Никобарах другой обычай. Именно такой кабан очень нужен старейшинам; ведь ничего лучше не найти для жертвоприношения духам предков, чем свинья, одаренная столь замечательными бойцовскими качествами. Ей и высочайшая честь: ее съедают самые старшие и почтенные члены деревенской общины, самые знатные гости. Этим ритуальным пиром праздник заканчивается.

Теперь «свиную корриду» стали устраивать почаще. Приезжают на острова туристы, гости с материка. Им всем хочется увидеть бой с дикой свиньей. А как отказать гостям? Молодежь устраивает внеочередные состязания, радуясь возможности продемонстрировать силу, ловкость и бесстрашие. Старики ворчат, правда, что нарушаются обычаи предков. Но капризничают больше для виду. Ведь мясо кабана-победителя по-прежнему принадлежит только им...

А. Седловская, кандидат исторических наук

Не растет сама холстина

Столица Украины — один из городов, который примет участников и гостей Олимпиады-80. Они увидят сегодняшний Киев с его красивыми мостами через Днепр, новыми кварталами — Борщаговкой, Оболонью, Русановкой, с лентами асфальтированных трасс и гулом самолетов над Борисполем и Жулянами. И, может, тем любопытнее окажется путешествие во времени, которое ждет гостей на окраине Киева, где у самого Голосеевского леса раскинулся Музей народной архитектуры и быта Украинской ССР.

На зеленых склонах холма поднимаются деревянные ветряки. Их много. Они тянут свои крылья в синее просторное небо, туда, где тает белый след самолета. Серая грунтовка прорезает холм и исчезает у его подножия в густой дубраве.

На краю дубравы выстроились бревенчатые хаты. Вспыхивает на солнце над потемневшими срубами церкви свежее золотистое дерево шатров.

— Полесье?

— Угадали. Полесское село. Где же ему стоять, как не у леса? — Иван Власович Николаенко, директор музея, хитро щурится. — А рядом?

Мы стоим на вершине холма, и вся панорама музея у нас перед глазами:

— Полтавщина...

— Полтавщина и Слобожанщина, — поправляет Николаенко, обращая мое внимание на отступивший лес и просторную луговину, напоминающую осеннюю степь, по которой рассыпались белые хатки. — А на правом склоне — видите широкий овраг? — село Среднего Поднепровья... Скоро заполним овраг водой, и будет у нас свой Днепр. Какая же Украина без Днепра, без реки?

А то Подолье, — Николаенко показывает на левый склон холма, на белые и голубые хатки с фундаментом и заборами, выложенными из местного камня. — Чувствуете: уже пейзаж иной, словно предгорье...

— А там, наверное, Карпаты, — говорю я. — Вот те высокие холмы, что за Подольем.

Дорога, как белая река, вьется по лощине, поднимается на полонину, где осенним огнем полыхает одинокая груша; на склонах — хаты, камень и дерево заборов...

— Все, что вы видите, — это лишь треть тех почти пятисот памятников народного зодчества, которые мы предполагаем поставить. Будет еще Юг Украины, будут зоны, охватывающие всю Украину: древнее зодчество Киевской Руси, народная архитектура и быт социалистического села. Видите, в стороне от Полтавщины, за строем молодых тополей, свежие домики? Там уже не глина, солома и дерево, а кирпич, стекло, шифер, черепица... И хотя музей будет создаваться еще несколько лет, главный принцип его организации — региональный — уже воплощен. Мы стремились показать сложившиеся историко-этнографические районы Украины. Каждый из них имеет локальные особенности культуры, народного зодчества и быта, и наша задача — достоверно передать их...

Я немало ездила по Украине. Помню просторные дубравы, белые песчаные дороги и гудящие под ветром сосновые боры Житомирщины. Сосны, покрытые «шевронами», истекали смолой, она сбегала в приставленные к стволу воронки, и сборщики, обходя деревья, снимали переполненные и ставили новые, пустые... Помню свечи тополей на Миргородчине и утонувшие в садах хатки, разбежавшиеся на многие километры вдоль пыльного шляха; помню перерезанные глубокими ярами приднепровские берега под Каневом и долгую, скользкую от дождей тропку в карпатских горах, что вела на голую вершину Говерлы, и спуск в долину через пронизанным солнцем прозрачные буковые и грабовые леса; помню песчаным откосы под Одессой — пройдя сквозь строй пожухшей от зноя кукурузы, мы скатывались по ним к морю...

И вот теперь, когда я окидываю взглядом 150 музейных гектаров, кажется, что передо мной расстилается рельефная цветная карта Украины и каждый километр ее узнаваем. Как и каждое село, хотя те села, которые видела я, лишь сохраняют отсвет прошлых времен,

Я говорю об этом Ивану Власовичу, он улыбается, довольный.

— А теперь, — предлагает он, — взгляните на наши села вблизи.

Дорога, сбегающая с холма, главной и единственной улицей проходит через полесское село, ведет к центру его — к майдану, к площади. По обе стороны дороги — хаты, сложенные из соснового кругляка. Не знало Полесье, лесной край, знаменитых беленых украинских хаток.