Вокруг Света 1980 № 02 (2473) - [29]

Мы разогнули спины и увидели бухту Песчаную, зажатую двумя утесами-мысами: Малым и Большим Колокольными.

— Придется пришвартоваться к «Рубину», — сказал Петухов и кивнул на катер, стоявший посреди бухты.

Капитан «Рубина», небритый дядька с красными глазами, неприветливо глянул на нас, но конец все-таки подал.

На песчаном берегу горели костры, пронзая бухту до самого дна отсветами. Звенели гитары, слышались мужские и женские голоса. Но мы не пошли к людям. Очень устали. Залезли в спальные мешки, послушали, как перетирает легкий прибой гравий на берегу, и заснули бурлацким сном...

— Отвязывайтесь! — ударил в уши крик капитана «Рубина». — Култук! Надо в Бабушку уходить.

Путаясь во вкладышах, мы выскочили из спальников. И чуть не попадали спросонья за борт. Нашу посудину колотило о железный борт «Рубина».

— Бросайте конец, говорю! — Небритый капитан показывал нам оба кулака. — Борт мне весь попишете.

Я кинулся отвязывать канат. А Пилипенко навалился на кнопку стартера.

Со своей работой я справился. Капитан катера втянул канат на борт, и «Рубин» без промедления ринулся наперерез волнам.

— Прячься, беги, ханыга. Беги... — Петухов погрозил кулаком вслед «Рубину».

— Если не заведем двигатель, — сказал Петухов, цепляясь за штурвал, — здесь и кончится наш рейс, парни.

Он кивнул на Большой Колокольный. Култук обрушивал на утесы зеленые тяжелые валы. И какой-то очередной рывок озера должен был неминуемо бросить нас туда же, на эти щербатые скалы.

«Тук-тук-тук... тук». Пилипенко метался вокруг дизеля, не желавшего работать, как возле живого существа.

И тут мы увидели суденышко. Оно вывернулось откуда-то с подветренной стороны небольшой скалы. Это была такая же, как у нас, рыбацкая мотодора. Только та посудина оказалась с палубой, и волны скатывались с нее, не захлестывали внутрь, как у нас. И хотя ее сильно раскачивало, я прочитал надпись на носу — «Формика».

Дора с редким названием подошла к нам, открылась дверь рубки, и оттуда высунулся бородатый малый с трубкой в зубах и в пышном свитере. Укорив нас взглядом, смельчак бросил конец И потащил мимо ощерившихся скал Большого Колокольного. Нас обдавало моросью, глушило ударами волн.

— Что за Борода? — крикнул я Петухову.

— Виктор Михайлович Ручьев, — сообщил штурман, приставив ладони к своим губам под цвет синих полосок тельняшки. — С ним не пропадем.

Теперь и мы сообразили, что «Формика» тянет нас за Большой Колокольный. Но странно, волны становятся меньше, свист ветра тише. Петухов объяснил, что заходим в бухту Бабушка, недоступную култуку, и тут же стал возбужденно рассказывать о капитане «Формики».

Виктор Ручьев, оказалось, жил в Котах, чистенькой деревушке на Байкале. Молодой ученый командовал отдельной микробиологической лабораторией, а вся она помещалась на доре, которая вытягивала теперь нас из ада.

— Он ее у рыбаков получил на Ольхоне, дорку-то, как ненужную после запрета на омуль, — напрягал глотку Петухов. — Виктор своими руками отремонтировал и отделал всю. Внутрь зайдешь — музей, да и только... Видели бы, что у него дома делается. Водопровод, ванная — все сам, своими руками... В подполье суслики живут ручные, на чердаке белки-летяги гнездо свили, косули к дому запросто приходят. Легенду прямо рассказывают, как медведица приводила к нему медвежонка вытащить занозу из нагноившейся лапы...

— А что за название такое — «Формика»?

— Кто его знает? — Петухов по-ребячьи замигал белесыми ресницами. — Сколько плавал, а такого чудного названия не встречал.

— Раньше в таком случае названия в святцы заносили, — проговорил Пилипенко.

— И нам пора заводить два списка, — подхватил я. — Один светлый, другой — черный!

Шум волн стихал. Капитан «Формики» положил свою лодку на правый борт. И мы проскользнули в соседнюю бухту. Бабушка для култука действительно была недосягаема. Здесь же, на якоре, спокойно стоял «Рубин». Капитан жадно перебирал сеть — за ней-то он и помчался. Увидев нас, капитан «Рубина» юркнул в рубку, и катер ринулся в штормующее море.

Мы помахали вслед кулаками.

— Что у вас вышло? — затрубил в рупор капитан «Формики». Он прижал свою дору к нашей, подал еще один конец, бросил якорь и ступил к нам на палубу.

— Дизель чего-то барахлит, — объяснил Петухов. — А этот... с «Рубина» кинул нас через корму.

— Он не байкальский, — сурово ответил капитан «Формики». — Городской этот тип, из Иркутска. А вы тоже хороши... С таким дизелем по Байкалу. Это же море как-никак.

__ Дизель-то новый, — сказал Пилипенко, соскребая мазут со щеки, — не обкатан еще...

__ Хорошенькая обкатка, — хмыкнул Ручьев в бороду цвета сосновой коры, — под култучком... А если б «горная» налетела? Кранты?! Ах, Петухов, Петухов, никак не хочешь считаться с Байкалом.

— Да мне никакая сарма не страшна, — загорячился наш штурман. — Подумаешь, култук... Да я на Тихом...

-- Я тоже с Тихим знаком, — перебил его капитан «Формики». — Там, если хочешь, волна другая. Здесь короче, и сильнее удар.

— Да, если бы не суденышко со странным именем, — включился я в разговор, — была бы история...

— По-латыни «формика» — муравей, — ответил Ручьев. — Мы труженики, как и муравьи. Ну, давайте-ка посмотрим ваш дизель, горе-мореходы... — Ручьев пошел на свою «Формику» за инструментами.